Мертвая зыбь
Шрифт:
Эти сведения были очень важными.
Сусанин со своей жаждой деятельности был опасен, но Коринский и Андреев проявляли вялость. Это устраивало «Трест». Кутепов хвастал, что у него есть свои люди в России.
Опаснее всего было настроение «племянницы». Возвратившись из Парижа, она заговорила о том, что Якушев ведёт двойную игру. На квартире Стауница происходили долгие разговоры по поводу работы «Треста».
Мария Захарченко ходила из угла в угол, курила, содрогалась от нервного возбуждения. Стауниц слушал её, мрачно уставившись в пол.
— Я тебе говорю: Якушев ведёт двойную игру, для меня это ясно как день.
— Двойную игру? С кем же он связан? Неужели с ГПУ?
— С кем-нибудь из оппозиционеров!
— Он
— Хорошо! Но почему же он медлит? Почему сдерживает наших людей?
— Ты опять о терроре?
— А ты разве против? — Она остановилась и, закусив губу, смотрела на Стауница неподвижным взглядом, в упор. В этом смертельно-бледном лице, в расширенных зрачках было что-то пугающее и гипнотическое, подавляющее волю человека. Стауниц понял, почему Гога Радкевич смотрел на неё преданными глазами верной собаки.
— Кто тебе сказал, что я против террора? О терроре мы поговорим после… Надо разобраться в Якушеве. Ты сама говорила, что он твёрдо верит в падение советской власти. Мне кажется, что он просто не считает нужным ускорять события, и знаешь почему? Потому что рассчитывает, что за это время сойдут на нет претендующие на власть эмигрантские зубры и «Трест» все возьмёт в свои руки. С Кутеповым он думает сговориться, Якушев нужен Александру Павловичу для внешних сношений…
— А мы должны сидеть сложа руки? Нет, милый!
Она вдруг бросилась к нему и схватила за плечи:
— Ты что же? Его оправдываешь?
— Сумасшедшая! С какой стати? Я не из тех, кого устраивают бесконечные оттяжки. Ты, кажется, меня узнала. На кой черт я занимаюсь коммерческими комбинациями, превращаясь в нэпмана? Нужна мне моя контора на Болоте! Или игра в карты по ночам! Ну, коммерческие комбинации — куда ни шло. Ты, знаешь, это хорошо маскирует меня от ГПУ. Но, честно говоря, я просто не знаю, куда девать энергию! Что меня ждёт, даже в случае удачи переворота? Якушев! Он — на коне! Он создал «Трест», он его душа.
— А ты?
— Я — за кулисами. Я ни на что не могу рассчитывать. Я не государственный деятель, самое большее, на что я могу надеяться, — это должность начальника тайной полиции, да и меня вытеснит старый полицейский волк Климович.
— Какая скромность! Если хочешь знать, ты должен руководить «Трестом», а не этот питерский чиновник Якушев. И я это говорю не потому, что ты мне по душе. Я умею оценивать людей, несмотря ни на что! Я спрашиваю тебя — ты против террора?
— Подожди… Представим себе, что покушения и диверсии не удались, не вызвали восстания. Всегда надо предвидеть неудачу, тем более что Гучков лгун и никаких газов нет. Скрыть участие «Треста» невозможно, чекисты перевернут все вверх дном и найдут ниточку, которая ведёт к такой большой тайной организации. Это чудо, что мы до сих пор существуем. Тогда Якушев должен будет уйти в подполье, а ничего для ухода в подполье не подготовлено. Он это знает и потому против террора.
Она все ещё шагала из угла в угол, потом остановилась. По телу её прошла судорога. «Тигрица, — подумал Стауниц, — такая кого хочешь застрелит, не задумается».
— Слушай, — наконец сказала она, — может быть, ты рассуждаешь умно и верно, но я так больше жить не могу!.. Что, если перехитрить Якушева, готовить покушение с его ведома, а самый момент держать в тайне или сказать Якушеву в последний момент, тогда все станет ясно, он окажется перед дилеммой: или идти с восставшими, или показать себя предателем.
Она села рядом, жарко дыша:
— Ты — настоящий человек! Ты должен руководить всем, именно ты! Так я говорила Кутепову в Париже. Ты поедешь в Париж и возьмёшь все в свои руки. Для начала поедешь с Потаповым и Якушевым. Они представят тебя как одного из главных
Так протекали часы в разговорах, строились планы. Стауниц до сих пор обо всем добросовестно докладывал Якушеву, но теперь у него было неспокойно на душе. Он анализировал поведение Якушева: если вдуматься в его действия, то похоже, что Якушев старается парализовать активность «Треста». Неужели он связан с кем-нибудь из оппозиции? Нет, не похоже. Он ярый монархист. Выход есть в поездке в Париж, пока существует «окно», а там развязаться с Захарченко и заодно с «Трестом», раствориться, исчезнуть где-либо в Южной Америке. И там ведь есть эмигранты… С деньгами можно скрыться где угодно. Надо добыть тысячи две-три фунтов на первое время… И Стауниц решился на одну комбинацию, которая была относительно безопасной, как ему казалось, и могла дать эту сумму. О жене и дочери он не думал. Но незаметно для себя Стауниц все более попадал под влияние Марии Захарченко и оказывался на положении презираемого им Гоги Радкевича. На этот раз он оставил мысль о бегстве за границу: ещё верил — сможет сделать карьеру после переворота, о котором мечтала Мария Захарченко.
70
Нередко в жизни драматическое чередуется с комическим. О таком случае, рисующем, кстати, нравы и быт «белых витязей», мне хочется рассказать.
В то время, да и раньше, в Париже, в среде белой эмиграции, было много разговоров о кладах, о драгоценностях, оставленных беглецами из России, зарытых в «земельном банке», замурованных в стенах особняков. Даже супруга ничтожного надворного советника Кучкина при случае рассказывала о своих фамильных бриллиантах, спрятанных на чердаке где-нибудь в Золотоноше или Торжке. Нужно ли добавлять, что таких бриллиантов у супруги надворного советника Кучкина никогда не было. Но слухи о кладах, оставленных в России, не прекратились. Мало того, не раз предприимчивые господа отправлялись в опасные путешествия, «кустарями» переходили границу и появлялись в городах и бывших поместьях, разыскивали клады. Они испытывали жестокое разочарование, когда убеждались в том, что фамильные бриллианты титулованной особы давно уже поступили в местный финотдел, найденные каким-нибудь скромным печником или бывшим садовником этой титулованной особы.
История ротмистра Анатоля Таланова и его путешествия за «золотым руном» в Россию представляет собой не выдумку, а факт, и началась эта история, как говорят, однажды осенним утром.
Но прежде обратимся к уже знакомому читателям Александру Николаевичу Ртищеву, бывшему камергеру и бывшему владельцу поместья.
Ртищев нашёл себе пристанище в семье Щегловского настоящая фамилия которого была Щегловитов. Он приходился родственником не более и не менее как бывшему министру юстиции Ивану Григорьевичу Щегловитову, о котором граф Витте писал как о негодяе, хотя и избегая бранных слов в своих мемуарах. Кличка Щегловитова была Ванька Каин, и с ней он ушёл в небытие в 1918 году.
Теперь ясно, почему Жоржик Щегловитов, родственник Ваньки Каина, превратился в Щегловского. Он был женат на Ниночке Нейдгарт, миловидной особе, и обитал с ней и её сестрой Лидией в студии одного художника, в доме Перцова на набережной Москвы-реки. Этот дом представлял собой пятиэтажную, украшенную красивой мозаикой избу и был похож на дом-пряник из русской сказки.
Кроме большой студии, унаследованной от своего близкого друга-художника Лидией Нейдгарт, здесь были две небольшие комнатки с антресолями. Одну из них занимал Ртищев, другую — супруги Щегловитовы. Лидия же занимала студию. Она довольно искусно рисовала цветы. Работая в отделе охраны памятников старины, Лидия имела охранную грамоту на свою «студию». Что касается её друга сердца, то он проследовал год назад в Соловецкий монастырь по той причине, что свой талант художника применил не совсем удачно, подделывая советские банкноты, то есть червонцы.