Мёртвая зыбь
Шрифт:
— Будет хуже, Владим. И это не гадание на кофейной гуще, а понимание единого ”Закона развития”. Начнутся национальные распри, притеснения иноязычных в разрубленных клочках могучего организма, подобных ампутированным рукам или ногам. Порвутся экономические связи, забуксует промышленность, произойдет спад производства и нас с вами перестанут издавать, предпочитая бульварщину или, что еще хуже, приукрашенную порнографию. Ведь свобода печати!
— Вас лучше не слушать, черный вы вещун! Одна надежда, что с Ельциным вы просчитались. Ошибаетесь и в прогнозах теперь.
— Дай
— Но в одном вы, Саша, правы. В преображении Ельцина.
— Но он, увы, не Сирано. Но тот мог бы написать о нем:
Лишь только царские покои,
Добытые любой ценой,
Бориса могут успокоить.
Не знает цели он иной.
Разговор двух престарелых друзей-писателей на прежнюю тему возобновился в октябре 1993-го дома у Званцева во время анализа сыгранной ими партии.
— Поскольку я, упустив выигрыш, не могу взять два хода назад, — говорил Владим, переставляя фигуры, — предлагаю, Саша, взять два года назад и проанализировать отнюдь не шахматное положение в нашей стране.
— Почему не шахматное? Вполне шахматное. Есть офицеры, есть солдаты-пешки, есть танки-кони и прославленные пушки. Есть и ферзь во главе послушного правительства, и даже Борис Первый в покоях царских во Кремле.
— Это русские эмигранты в Париже так Ельцина назвали, когда он там побывал. Забыли про Бориса Годунова. Он тоже реформами хотел заняться.
— Ошибка моя была не в упущенных ходах, а в том, что я вам поверил, Саша.
— Да, я недооценил его способностей к перевоплощению.
— И много заплатили за свою ошибку?
— Все, что накопил за шестьдесят лет литературного труда. Таксопарк новеньких жигулей по тем ценам, — вздохнул Званцев.
— Чехов покупал имения. Жюль Верн яхты. Обокрали не нас, а весь народ. И без революции.
— Не продуманной экспроприацией, а бездумной шоковой терапией с бесконтрольностью цен.
— Что же смотрит наш Парламент?
— Верховный Совет отстраняет Ельцина от власти. Посмотрим, что получается. Включаю телевизор.
Это была самая впечатляющая трансляция, какую они когда-либо видели.
Отчаянная американская журналистка забралась на крышу гостиницы “Украина” и снимала через реку Белый дом русского Парламента и все что творилось вокруг за забором из колючей проволоки, по приказу президента изолирующим его от мира.
Передача из Москвы транслировалась во всем мире, и очевидно, по недосмотру, и нашими телестанциями.
— Саша, Саша! Что это? Танки въезжают на Бородинский мост! — волновался Владим, и почти радостно продолжал: — Значит, они уходят от Белого дома. Убираются восвояси через Кутузовский проспект в свою Кубику.
— Непохоже, что уходят, — усомнился Званцев. — Останавливаются. И башни с орудиями разворачивают.
— Зачем, Саша? Зачем?
— Думаю,
— Может быть, парламентариев хотят попугать холостыми выстрелами?
— Сомневаюсь, что в танковом боекомплекте есть холостые заряды.
— Ну, вечно в вас говорит фантаст. Всякую невозможную всячину выдумываете!
На экране было видно, как башня танка дернулась. Орудие выстрелило… а из окна беломраморного дворца повалил черный дым.
Выстрелы продолжались. Все больше окон оказывались под грязными полосами, и скоро весь фасад недавнего дома-красавца превратился в безобразную закопченную стену с мертвыми проемами окон.
— Но что там внутри? Что внутри, Саша? — волновался Владим. — Как это могло случиться?
Расчетливо выпущенные снаряды попадали не в деловые кабинеты, которые могли еще понадобится, а в подсобные помещения и, разрываясь там, превращали в кровавое месиво буфетчиц и официанток с детьми, приведенными, чтобы подкормиться. По невероятной “случайности” среди депутатов и арестованных в тот день их руководителей, пострадавших не было. Не оказалось и вооруженных людей, которыми власти пугали народ, “предотвращая” гражданскую войну. А ночью грузовики вывозили полторы сотни трупов.
Званцев с горечью сказал:
— И случилось это под знаменем общечеловеческих ценностей. Помните, когда я об этом предупреждал?
— Да. “Жизнь на шахматы похожа, но жить не в шахматы играть”, как говорил Безыменский. Не дожило его поколение до таких шахматных комбинаций с жертвами, — и Владим вытер платком пот со лба. — А вы уверяли, что верите Ельцину.
— Он обманул и меня, и вас, и всех, кто его выбирал. Ездил в трамвае, сидел в очереди к районным врачам. Прикидывался борцом с привилегиями. Он недюжинный актер. И, уходя в неизбежную отставку, раньше срока, ему впору повторить слова римского императора Нерона: “Какой великий артист уходит!”
— Вы думаете, он уйдет раньше срока? Первого или второго?
— Это второстепенно. На второй срок с помощью государственного аппарата он может и пройти. Но все равно обречен: уйдет раньше срока непременно. Это закон Природы.
— Вы опасный пророк, Саша. Вроде Нострадамуса, которого преследовала инквизиция. Люди, знающие будущее, опасны для общества.
— Нострадамус? Я мечтаю написать о нем роман.
— Для этого вам, материалисту, надо взять пример с меня и поверить в Бога. Иначе не объяснить его пророческого дара. Надеюсь, Нострадамус не предсказал этой русской трагедии?
— Боюсь, что ему, с его сказочным даром провидца, не привиделось то, что показал нам телевизор.
— Но он показал это всему миру. Пушечную стрельбу по народным избранникам! Попрание Конституции, которой президент присягал перед патриархом всея Руси. Как мы будем выглядеть в глазах всего мира? — ужасался Платонов.
— Псевдодемократами. Иного слова не подберу. Даже кардиналы ни Ришелье, ни Мазарини на такое не решились бы… — вымолвил с горечью Званцев. — Но таковы сегодняшние реалии. Надолго ли?..