Мертвая
Шрифт:
– Ясно… ладно, будем считать, что… - в голове вертелось одно. – Кому это выгодно?
– Что? – уточнил дядюшка.
– Все выгодно… смотри, вот убивают в городе… нагло. Издеваясь… инквизиция землю роет,только без особого успеха, что понятно… им есть кому за вами наблюдать… и тут вдруг счастливая случайность… дядюшка Морти сообщил своему давнему приятелю об откровениях одной маленькой шлюшки…
Что? Я давно называю вещи своими именами.
– И чудесным образом эта ниточка приводит к убийцам… и не просто приводит. Весь город буквально зачищают. А некий друг дядюшки получает
Молчание.И печенье.Печенья много… а будет мало – ещё принесут. Может, и мне переселиться? Что я, в конце концов, за этот дом держусь? Как показывает время, в нем никто не был счастлив. То есть, точно я не знаю, но…бабушка, вынужденная принять двух чужих сыновей и едва не лишившаяся собственного.Дед, которому пришлось простить жену,ибо сам виноват. Но простить и принять – не значит забыть… а сдается мне, Фердинанд ему бы пришелся по нраву.Мой отец.И мать.И вот я сейчас. Сижу, ем печенье и думаю не о том, о чем должна бы.
– Ради карьеры приятеля? Сложновато, – Вильгельм ест мед. Из банки.
Пальцем.И не было у него гувернантки, которая бы за подобное линейкой по этим самым пальцам лупила бы. Сразу видно,избаловали…
– Ради карьеры – да, но вот… воспользоваться случаем?
– Счастливым?
Я пожала плечами: понятия о счастье у всех разные.
– У Мортимера степень по философии, – зачем-то сообщил дядюшка. Вот он свой чай ничем не закусывал. И не пил. Сидел, держал на ладони и разглядывал желтоватый фарфор кружки.
– Он вовсе не так глуп, каким хочет казаться…
…интересно, а ему хватило бы… устроить, скажем, клуб для избранных… такой, в котором можно чуть больше, чем в публичном доме.И если вспомнить…исчезнувшая сестра и ее отец… то бабулино письмо, о котором я уже и позабыть успела. А что если… он ничего не придумывал, мой дорогой дядя. Он просто взял чужую идею и слегка ее преобразовал.С выгодой для себя.С немалой, полагаю, выгодой… и когда идея из прибыльной превратилась в опасную, отступил в сторонку, предоставив другу… или не другу, но потенциальному приятелю, шанс для карьеры.
Это ведь…Удобно? И вполне в духе семьи.Доказать? Не выйдет.
– А он… участвовал в экспериментах?
И дядюшка Фердинанд пожал плечами головой:
– В первой части определенно нет, а вот дальше… не знаю.
Гм, а идея хорошая.С другой стороны…почему бы не навестить другого дядю, раз уж во мне такая любовь к родственникам проснулась?
К сожалению, я вынуждена была признать, что дорогой дядюшка, если и был в чем виновен, то отныне стал неподсуден. Нет,толковый некромант, быть может, сумел бы поднять его, однако коронный суд к мертвым – настоящим мертвым – относился с неподобающей снисходительностью.Поэтому я удовлетворилась тем, что от души пнула тело.И заработала укоризненный взгляд Диттера.А что? Заслужил.Был поганцем и умер… не своей смертью.Лежал дядюшка на огромной кровати с балдахином, с которого спускались витые шнуры, украшенные гроздями золотых кистей. Пыли на этом добре скопилось изрядно. А так… помпезненько, нечего сказать… резные ножки.
Изголовье.И шелковые
– В обморок не упадешь?
– поинтересовался Фердинанд, прикрывая тело простыней.
– Нет.
Из-под простыни выглядывали босые ноги с кривыми пальцами и розовенькими какими-то слишком уж аккуратными пяточками.Я вздохнула.И наклонилась.Тронула рукоять ножа, торчащего из глазницы. ороший удар…
– Самоубийство? – я исключительно предложила, но по тому, как переглянулись мои мужчины, поняла, что версию эту благую не поддержат.
А жаль. Все-таки родовая честь… остатки ее… чувствую, стоит копнуть в этом дерьме,и остатков не останется.
– Я… - дядюшкина законная супруга, сидевшая у кровати тихо-тихо, - очнулась.
А я поняла, что впервые слышу ее голос.
– Я не хотела… я не думала…
– Не думала, – согласилась я, разглядывая это чудо.
Она была молоденькой, но при этом…Уставшей? Обессиленной?
Сложно подобрать слова. Просто ощущение, что в теле молодой женщины спрятался кто-то несоизмеримо более старый. Вот эти опущенные уголки губ. И тени морщин на лбу. Потухший взгляд. Дрожащие пальцы, которые она прижимает ко рту.И сама трясется.И не стесняется своей наготы, будто вовсе ее не замечает. Я огляделась.И сорвала гардину – черно-красную, плотную, - накинула на плечи этой… как ее вообще зовут?
– Я… просто… он сказал, что продаст меня, – в блекло-синих глазах плескалось недоумение. – Что… я наивная дура… отпустят… мы контракт подписали… на три года…
Монк вздохнул.И присел рядом.Он взял голову девицы в ладони и легонько сжал, а я отвернулась, но все равно спиной ощутила раздражающую близость света. А еще огромное желание свернуть дурочке шею… убила она… ладно, допустим, дядюшка вполне себе заслуживал смерти и отнюдь не такой доброй, но… можно же было иначе.
Ядом там.Или несчастным случаем.А теперь что? На каторгу ее отправлять? Или попросить Аарона Марковича, пусть порекомендует кого-то из знакомых, кто в делах уголовных разбирается?Ощущение света пропала.И я обернулась.Девушку, которая куталась в гардину, усадили в кресло, а про тело дядюшки и вовсе забыли.
– Я… я хотела… срок выходил… и он стал совсем злым… - на бледных ее руках поступали пятна. Синие и лиловые, некоторые бледные, другие – яркие. Раскрывались темные язвочки ожогов. А ещё я почему-то обратила внимание на изуродованные мизинцы.
Кривые.Негнущиеся. Она сжала кулачки, а эти пальцы-ветки торчали в стороны. Получалось не грозно, но смешно… проклятье. Еще одна убогая на мою голову?
– Был… договор… на три года… три года – это немного… он заплатил маме и отцу… у меня сестры есть… и брат учиться хотел, а денег не было.