Мертвец
Шрифт:
А родителям есть что сказать своим детишкам тоже только в одном случае. Вернее, в двух. Когда планируется увеличение семейства и когда родители собираются развестись.
Увеличение семейства отпадало. Не то чтобы совсем, принципиально отпадало, просто если бы это увеличение на самом деле ожидалось, в тайне бы его держать не стали. Появление Сеньки ведь в тайне не держали.
Оставался развод.
Но мои вряд ли разведутся, у них вроде всё в порядке, кредит вот недавно взяли. Хотя кто знает... У Семёнова вон тоже предки кредит взяли, а через месяц и вообще разъехались, Семёнов тогда весь зелёный ходил.
Та к что тут другое...
А может, отец болен?
Ну да... Отец терпеть не может в больницу ходить, если у него что и болит, то он никогда не говорит, терпит. А тут он плечо вывихнул, руку ожёг, стали его проверять и что-нибудь нашли, такое неизлечимое. Врачи определили, что ему совсем немного осталось,
полтора месяца, и он не знает теперь, как все это нам рассказать. Матери рассказал, а нам, детям, не может...
Потом я думал об этом весь вечер и уснул с большим трудом. А ночью, вернее, под утро проснулся опять. И в башке вертелись опять мои странные родители, вертелись, никак не могли выскочить. К тому же сегодня с утра мне предстояло одному к отцу идти, мать не могла, у неё День города скоро, она к нему весь последний месяц готовится.
И я думал.
Вот я приду один, и отец решит мне поведать этот свой страшный секрет прямо сейчас и скажет: «Сядь, нам надо поговорить, ты уже взрослый — должен всё понять...»
Настроение у меня совсем испортилось, и спать расхотелось вовсе. Я решил встать и немного посочинять. Про Вырвиглаза попробую. Раз уж решил про всё и про всех, так, значит, про всё. Надо тренироваться. Результатов можно добиться только тренировкой, это точно. Каждый день тренируйся, и потом прошибёшь башкой кирпичную стену. Ну, если с разбегу, конечно.
Я и тренировался.
И вот.
«Вырвиглаза зовут Илья. По правде. Такое старомодное имя ему его отец придумал.
А матери у Вырвиглаза нет. Никогда не было, и что с ней случилось — неизвестно и покрыто тайной. Они с отцом приехали в наш город, когда Вырвиглазу было шесть лет, без матери. Тогда я с ним и познакомился, летом. Стояла жара, огороды выгорали, и приходилось таскать воду издалека. Все таскали, даже я таскал — маленькими вёдрами. Но всё равно огурцы желтели, картошка гнулась, а на яблонях плодились гусеницы, которых не брал даже дихлофос.
Мне это ненормальное таскание надоело, и я решился на крайние меры. Я отправился на ближайшее болото, предварительно набрав камней на ближайшем же карьере.
План мой был прост. Пробравшись на болото, я собирался набить побольше лягушек. Это обязательно должно было вызвать серьёзные осадки, поскольку всем известно — если убьёшь лягушку, долго ждать дождя не придётся.
На болоте я встретил ушастого мальчишку, явившегося сюда с аналогичными намерениями. Лягушек квакало много, они сидели везде: на кувшинках, на корягах, на кочках, и прежде чем эти дуры поняли, что над ними нависла серьёзная угроза, мы с Вырвиглазом успели устроить настоящий лягушачий геноцид.
Вырвиглаз кидал метче. Я пытался его догнать, моё отставание составляло целых пять лягушек, я во что бы то ни стало старался этот разрыв сократить и целился в горластую тварюку, вызывающе расположившуюся на дальней коряге. Но тут за спиной у меня здорово грохнуло, я ойкнул, и Вырвиглаз тоже ойкнул. Мы дружно оглянулись и обнаружили почти над собой здоровенную синюю тучу.
Потом мы бежали домой к Вырвиглазу, но всё равно не успели — градом нас прибило. Вырвиглаз сказал, что это оттого, что мы перестарались. Слишком много лягушек набили — вот и град. С тех пор мы и дружили. Вернее, приятельствовали. Потому что у меня в общем-то нет друзей.
Это не из-за того, что я какой-то особенный индивидуалист, ну или там какой-то ненормальный, или психика у меня травмирована как-то, нет, просто так получилось. Вырвиглаз мог бы стать моим другом, но он не такой человек. Непостоянный. То есть не так, наверное, он не непостоянный, а непредсказуемый. Иногда всё нормально неделю, иногда две, общаемся как люди, а потом у него что-то в голове перепрыгивает и он говорит какую-нибудь гадость. Про тебя или про твою семью. Не со зла, а такой у него просто характер.
Как дружить с таким человеком?
Никак.
Поэтому мы с ним общаемся, но не дружим. К тому же у него совсем отличные от моих интересы. Он любит рыбалку и летнюю и зимнюю. А я не люблю. Он себе машину хочет купить к восемнадцати, а я не хочу машину. К тому же он помешан на девчонках, а я к ним спокойно отношусь.
Так что мы не дружим с Вырвиглазом.
Его так зовут за то, что в третьем классе он поспорил с Гусечкиным. Сказал, что если он хоть раз в жизни, хоть одним глазом посмотрит в сторону девчонки, то он сам себе его вырвет.
Никакой глаз он, конечно, не вырвал».
Так я сочинил у себя в голове, а в тетрадке ничего вообще не записал. Ручка засохла, честное слово.
Потом я кое-что ещё вспомнил.
«Вырвиглаз — гонщик. Не вело или мото, а просто гонщик. Трепло, врун, короче. Сначала вроде ничего такого за ним не замечалось, хулиган как хулиган.
А потом уж не знаю, что с ним случилось, но стал он загибать.
Рассказывал, что когда они с отцом в Олений Бор за белыми ездили, то он там настоящего лепрекона встретил. И лепрекон ему подарил пуговицу. Вырвиглаз мне даже эту пуговицу показывал, пуговица как пуговица, железная, и никакие деньги искать не помогала, сколько мы с Вырвиглазом не пробовали. Нашли пару старых пятаков, но это, конечно, не считается.
Рассказывал, что у него в позвоночнике молибденовый штырь — что типа в детском саду он нехорошо ударился, и, чтобы не возникло искривление, ему в спину имплантировали самый современный протез, и он прижился. И теперь на этот штырь он может принимать разные радиостанции, но только ночью, когда воздух сухой и его проницаемость повышена.
Рассказывал, что через год его дядя привезёт из Аргентины щенка особой боевой породы; рассказывал, что его прапрадедушка служил на броненосце „Ослябя" и погиб в Цусимском проливе; что однажды он поймал гигантского ерша с тремя глазами.