Мертвецы выходят на берег. Министр и смерть. Паршивая овца
Шрифт:
Он задумался. Наконец слабая улыбка тронула его губы, но тут же пропала.
— Мне звонил Мюус.
— Да? Это еще зачем?
— Ты же знаешь, что мы все-таки связаны друг с другом. А в последнее время довольно часто встречается одно и то же имя.
— Какое?
— Ты сам его назвал.
— Так какое имя?
— Александр Латор.
— Значит, он не замешан в делах с наркотиками?
— Нет?
— Это я тебя спрашиваю…
— От меня ты, во всяком случае, ответа не дождешься.
— Я уже
— Это я всегда знал. Я хочу тебя видеть на обратной стороне Луны, лицом к стене.
— Благодарю за информацию. Я обязательно упомяну ее в своих мемуарах.
— Надеюсь, это будет еще не скоро.
Мы кивнули друг другу, что можно было расценить как прощание.
Это был определенно не мой день. Перед выходом на улицу мне стоит читать гороскоп. Сегодня, например, плохой день для детективов.
9
По дороге в контору я купил газету и прочел в лифте свой гороскоп. К сожалению, слишком поздно. «В Вас живет поэт». Не более и не менее. «В течение дня Вы примете решение, которое будет иметь большое значение для состояния Ваших финансов». Неужели еще задания без гонорара? Я сложил газету и вышел из лифта полностью обессиленным.
Еще в лифте я услышал резкие голоса, доносившиеся из коридора перед моей конторой. Один из них принадлежал Александру Латору. Другой был мне не знаком — низкий и медлительный. Оба человека разговаривали свистящим шепотом. Разобрать слова было совершенно невозможно.
Я завернул за угол. Они умолкли.
Я мог бы и догадаться, кому принадлежит такой голос. Ведь по всем параметрам это был типичный голос хиппи. Просто я слишком давно не слышал хиппи. Сейчас же я мог убедиться, что парень еще больше похож на экземпляр с фестиваля Вудстока, чем мне показалась на улице, где я на короткое мгновение видел лишь его спину, скрывающуюся за углом.
Александр Латор посмотрел на меня извиняющимся взглядом.
— Э-э, Веум, это быть мой хороший друг Ханс Хауген. Он нас… настоял пойти со мной.
Ископаемый хиппи приветствовал меня, приложив палец ко лбу.
— Не переигрывай, Алекс. Я просто не советовал тебе идти сюда.
Я открыл дверь в приемную.
Хауген продолжил:
— Я представитель интересов Александра Латора, его рыцарь без вооружения, его вечный защитник от бюрократии и произвола, другими словами… — Он заглянул в приемную. — Больше ему никто не нужен.
— Нет? — переспросил я и хотел пропустить их вперед.
Хауген продолжал стоять, прислонившись к дверному косяку.
— У него нет денег на роскошь.
Я посмотрел на Латора, который толкнул приятеля в спину.
— Деньги я иметь. Нет проблем.
Хауген ввалился в приемную, схватился за вешалку, повернулся вокруг своей оси и простонал:
— Частные сыщики съедят все твои котлеты, Алекс!
— Не все, — возразил я, отпирая дверь своего кабинета. — С этой точки зрения я вегетарианец.
— Что же делает тебя таким дешевым?
Я повернулся к Латору.
— Отсутствие любопытных секретарш и дорогих компьютеров.
Латор осклабил свои белые зубы:
— Ты не слушать моего друга Ханса. Он всегда возражать. Он мой переводчик, когда я получать странные решения вашей страны. Но он ничего не решать. Я все решать сам!
С этими словами он распрямил спину, и передо мной предстала совершенно иная картина: выжженная солнцем саванна, облако пыли, поднятое стадом убегающих жирафов, голова величественного льва, взирающего на вторгнувшихся в свои владения, и самого Латора в наброшенном на плечи плаще с украшенным перьями копьем в руках. Романтическая картинка из школьного учебника, далекая от действительной африканской жизни.
Я перевел взгляд на Ханса Хаугена и увидел грязные задворки, дымящиеся асфальтные кучи, закат солнца за дымный горизонт и остов старой машины, на заднем сиденье которой женщины предавались любви за деньги.
Я предложил им зайти.
Они последовали моему приглашению. Латор быстро, а Хауген демонстративно медленно.
Я указал им на стулья. Сам я занял свое обычное место за столом. За моей спиной был длинный день — типичный для умирающей цивилизации.
Со смущением я разглядывал сидящего передо мной представителя этой цивилизации, и у меня создавалось впечатление, что я видел отражение самого себя в чуть искривленном зеркале.
Длинные русые волосы Ханса Хаугена были разделены почти ровно посередине пробором и свисали длинными грязными прядями на плечи. Его редкие усики напоминали растительность на грязной куриной гузке, а подбородок зарос двухдневной щетиной. Но в глазах, как мне показалось, мерцала искорка юмора. Он улыбнулся шаловливой улыбкой, когда закурил сигарету. Вообще он напоминал Ричарда Братигана.
Одет он был в толстый шерстяной коричневый свитер с бывшим когда-то белым узором и темно-коричневые потертые вельветовые джинсы. Коричневые ботинки просили каши. Единственной приличной вещью было серое теплое приталенное пальто. Слишком теплое, чтобы сидеть в нем в помещении.
Александр Латор в том же самом элегантном костюме и светлом плаще, что и днем, казалось, сошел с рекламной картинки. Контраст между друзьями был разителен.
— Ну что ж. — Я посмотрел на Латора и вздохнул.
— Многообещающая увертюра, — прокомментировал Хауген.
— Ты тоже ничего не добиться? — спросил Латор.
— Кое-что, — ответил я, играя шариковой ручкой.
— Ну что я тебе говорил? — встрял Хауген. — Выброшенные на ветер деньги, Алекс.
— Он еще ничего не платил мне, — отреагировал я.