Мертвецы выходят на берег. Министр и смерть. Паршивая овца
Шрифт:
Он и в самом деле казался очень обеспокоенным.
Наружная входная дверь была закрыта, но не заперта. Свет в маленькой прихожей не горел. Дверь в гостиную стояла открытой… Я никогда не забуду, как она глядела на нас. У нее был такой разозленный вид, словно мы против воли вломились к ней в дом. Хотя, можно сказать, мы действительно проникли в него без разрешения. Горела только одна лампа, свет от нее падал на лицо, и посередине во лбу… Да, конечно, я закричала, а Кристер подошел к ней. Но уже ничего нельзя было сделать. Даже врачу. Он опустился рядом на стул и побледнел как мел, а я подумала, вдруг и
Ярко-красная, липкая вытекавшая из графина жидкость вызвала у меня судорогу отвращения. Я, наверное, непроизвольно вскрикнул, когда увидел ее, и Ева тут же участливо спросила, не укусило ли меня какое-нибудь зловредное насекомое? Я решил не объяснять ей, что мне нехорошо, что малиновый сок вреден для моего желудка. Вместо этого я как бы нечаянно опрокинул стакан, совершив тем самым недальновидную глупость, поскольку в графине еще оставалось сколько угодно сока. Мне налили новый стакан и предложили еще одну водянистую, бесформенную булочку. Министр, обожавший сладкое, как все дети, просто сиял. До полного счастья ему не хватало только хоботка для высасывания нектара, как у насекомого.
— Сок не слишком приторный? — Министр учуял, куда дует ветер, и с чрезмерным пылом заявил, что не считает ничего подобного. — Обычно я угощаю своих гостей сидром. Но как раз в прошлом сентябре, когда я собралась снимать яблоки, буря поломала мою лучшую яблоню. Взгляните сами! — И Ева указала рукой на узловатую, обезглавленную великаншу, стоявшую перед фасадом дачи. — Я оберегаю на яблонях даже самые маленькие веточки и, снимая яблоки, всегда пользуюсь моей ужасно старой и опасной садовой лестницей. Прошлым летом я и в самом деле с нее свалилась, правда, в тот раз я красила дом — сами понимаете, при моих невеликих заработках и отсутствии счета в банке все приходится делать самой — просто чудо, что я не сломала тогда шею! Хотя нет, тут есть и моя собственная небольшая заслуга. Я занимаюсь гимнастикой и довольно сносно владею телом. Конечно, для моих лет.
Она сделала паузу и тряхнула головой со смехом, который следовало бы назвать фривольно-вызывающим. Смех ее, однако, оставил меня безразличным. Нахохлившись, я сидел над своим стаканом алого сока и безучастно наблюдал, как Министр энергично протестовал, опровергая ее последние слова, и хорошо поставленным голосом, хотя и довольно бессвязно, стал вдруг припоминать другие случаи, свидетельствовавшие в пользу уникальной гибкости хозяйки дома.
Понемногу, однако, как вода в пору отлива, воспоминания убывали. Министр допил стакан до дна и поднялся.
— Кстати, о тени в саду Беаты. Ты узнала того, кто это был? И на кого тень похожа больше — на мужчину или на женщину? Высокого роста или низкого?
На загорелом лбу нашей собеседницы появилась морщинка.
— Нет, я не помню. Там было темно, и я не очень хорошо видела. Не видела ничего определенного. Это была… просто тень.
На этот раз в ее круглых голубых глазах промелькнула новая искра.
Внезапное предчувствие опасности?
— Ты думаешь, она способна на это? — спросил Министр, когда мы снова оказались на тропинке.
— Способна на что?
— Естественно, на убийство Беаты!
Все мои усилия представить себе Еву Идберг в роли хладнокровного убийцы окончились безрезультатно, о чем я и объявил ему.
Но Министр не сдавался и продолжал:
— Она вполне могла убить Беату примерно в восемь — согласно показаниям судебного врача, Беата умерла в промежутке от без четверти восемь до без четверти девять, — а потом успела бы добежать до дому, чтобы спокойно ожидать там Кристера Хаммарстрема.
— А темная фигура, выскользнувшая из дома? Кому принадлежит она, если не убийце?
— Боже мой. Да кому угодно, кто проходил мимо, а теперь боится сказать об этом. Может быть, Барбру. А может, какому-нибудь мальчишке, воровавшему в саду яблоки.
— Кроме того, умеет ли Ева Идберг обращаться с ружьем?
— Умеет. Мы все участвуем в соревновании по стрельбе, которое каждый год устраивает Хюго Маттсон. Естественно, все, кроме Маргареты.
— Логично. Во всем, кроме одной детали. Конечно, самой пустяковой, ничтожной детали. Зачем понадобилось Еве убивать Беату?
Министр нахмурился.
— Да, деталь, конечно, немаловажная. Если они действительно, как она сказала, почти не знакомы друг с другом. История с письмом, во всяком случае, странная. — Министр задумался. — Как могла старая и, можно сказать, нелюдимая Беата пригласить к себе почти незнакомого человека, к тому же пригласить так поздно — в девять вечера! Без всяких видимых причин. Нет, наличие письма указывает, что между ними существовали какие-то отношения. Письмо, возможно, содержало в себе угрозу или своего рода предупреждение. Может, поэтому она решила разделаться с его отправителем?
— Учти, ружье у министра юстиции украли до того, как Ева получила письмо.
— Может быть, она знала, что такое письмо может прийти, и заблаговременно раздобыла оружие?
— Зачем тогда она показала письмо профессору? Если оно так опасно для нее, что заставило ее убить Беату всего через несколько часов после его получения?
— Чепуха, убийство могло произойти спонтанно и непредумышленно. Решение могло созреть в тот же день.
— Но что связывало старую и нелюдимую, по твоим словам, Беату и молодую жизнерадостную Еву Идберг? И какая опасность могла скрываться в письме, написанном в таком вежливом и, пожалуй, даже дружелюбном тоне? Опасность такая острая, что получательница письма в тот же день срывается с места и делает дырку в голове у отправительницы?
— Об этом можно только гадать.
— Это не ответ. Попробуй погадай!
— Можно, например, предположить, что… что…
— Что Беата продавала Еве наркотики и пригрозила прекратить снабжение, если не получит более высокую плату?
— Ну конечно, не так…
— Боюсь, что в твоей теории относительно Евы Идберг слишком много крупных проколов. Она слаба и не выдерживает никакой критики.
Разгорячившись, я увлекся. Ветка, хлестнувшая по моей щеке, вернула меня к реальности.