Мертвецы
Шрифт:
– Но…
– Никто не уезжает из Мэнджела, Сэл. Это не вариант для таких, как мы с тобой. Есть куча всяких разных препятствий.
Она знала, о чем я. Все знали. Но я не хотел называть эти причины вслух. Никто не хотел.
– Ну, Блэйк! – закричала она, глаза горят, сиськи трясутся, на заднем фоне Лайонел завывает про то, что не может сопротивляться чарам какой-то телки. – Неужели ты не видишь? Как мы тут живем, а? Каждый день одно и то же. И не спрячешься. Все всех знают, блин. И все называют меня блядью. А теперь и тебя стали называть ссыклом.
– Этого больше не будет, – сказал я, типа, глубоким голосом и очень категорично. Почти как Клинт Иствуд.
– Почему? – спросила она, скрестив руки на груди и как-то странно глядя на меня.
Но я знал, что все будет продолжаться. На меня будут все так же наезжать, если только я не расскажу, что сделал с Базом. А я рассказывать не собирался. – Этого больше не будет, потому что… я просто докажу, что это неправда.
– Ну да, и что ты сделаешь? Завалишь одного из Мантонов, что ли?
Я помолчал и сказал:
– Ну, это уж, пожалуй, слишком. Но ты не бери в голову. Очень скоро у меня будет возможность все разрулить.
Она легла на меня. Мы немного так повалялись. Я смотрел на тюлевые занавески, которые слегка колыхались от теплого ветра. На улице солнце паковало шмотки и отваливало в какую-то другую часть света, уступая место вечеру, который уже почти наступил. Мне очень хотелось остаться там, где я был, а они там, снаружи, пусть сами собачатся и наезжают друг на друга Но так никогда не получалось. Рано или поздно кто-нибудь припрется и начнет долбиться в дверь. А если ты не откроешь, запустит кирпичом в окно.
– Пора выдвигаться, – сказал я. – Я сегодня работаю.
– Блэйки…
– Да?
– Я не блядь.
– Я знаю, милая, – сказал я, натягивая трусы.
– И никому не дам больше повода так говорить. Никогда. Это все в прошлом.
Я поцеловал ее. Хороший, долгий поцелуй получился. Кажется, она это серьезно.
– Сэл, – сказал я, остановившись в дверях. – Одолжи десятку.
– Иди на хер. Нет у меня десятки.
– Да ладно, Сэл.
Через несколько секунд она выбралась из кровати и пошла к сумочке, которая лежала на туалетном столике.
– Вот. У меня только пятерка. – Она протянула ее через плечо, повернувшись ко мне спиной, типа обиделась.
Я обнял ее и поцеловал в шею. Потом взял пятерку и отвалил.
Я поехал домой, мне явно становилось лучше. Добравшись до дома, я разделся и запихнул шмотки в мешок для мусора. Я не думал, что у меня будут проблемы с легавыми, но подстраховаться не мешало. Я залез в душ, почувствовал на своем теле запах Салли и снова завелся. А потом увидел кладбищенскую землю под ногтями, и все как рукой сняло. Чтобы как-то отвлечься, я запел. Я пел «You are always on my mind» [7] минут двадцать, потом вышел из душа.
7
Одна из самых известных песен Элвиса Пресли, которую неоднократно перепевали, в частности «Pet Shop Boys», «Counting Crows» и Вилли Нельсон.
После этого полил шею лосьоном после бритья и надел чистое белье. Открыл гардероб и снова начал думать про Салли. Но не то чтобы как-то сентиментально. Я думал о том, что мы делали в ее квартире, пока я не отрубился. Раньше такого не бывало. Какие-то моменты я даже не мог вспомнить, как во сне. Но я знал, что это был не сон.
Еще я подумал про настоящий сон, который видел после, и тут же посмотрел на кровать, ту, которую я делил с Бет. Не знаю, чего я там искал. Может, ожидал увидеть там лежащую Бет, длинные светлые волосы разбросаны по подушке, как солома, сама храпит, как солдат с гайморитом. Но ее там не было. И никогда больше не будет.
– Успокойся, – прошептал я, увидев свой взгляд в зеркале. – Если не будешь вести себя спокойно, пацаны начнут пытать, в чем дело.
Я застегнул белую рубашку и убедился, что бабочка надета чуть криво, ну, как и должна быть надета бабочка.
Мне стало интересно, серьезно ли Сэл говорила про то, чтобы слить из Мэнджела. Она только об этом и твердила. Но она же знала, как и все тут, что народ из Мэнджела не уезжает из города. Если честно, я представить себе не мог, что живу где-то еще, да и ее тоже. Даже будь такая возможность. Мы, собственно, продукт своей среды, типа того. В школе нас учили, что мы все листья на одном дереве, и когда лист опадает, то сохнет и умирает. Мы не можем прожить без дерева, а дерево не справится без нас. Когда мы были мелкими, это даже казалось правильным. Поэтому большинство восприняло это как завет. И если я время от времени ездил на Ист-Блоатер-роуд и смотрел на поля вдали, что с того? Я же только смотрел.
Я надел черные штаны, черный пиджак и черные ботинки. Я был в полной боевой готовности. Но не пошел. Еще не время. Я подольше посмотрел на себя в зеркало, покрутился, повыпендривался. Выглядел я, прямо скажем, неплохо. Немного толще, чем когда был помоложе и больше тренировался, но этим приходится жертвовать ради других вещей. Черты лица с возрастом стали более зрелыми, даже, может, уникальными. Бет как-то сказала, что я немного похож на Клинта Иствуда.
– Бет, – спросил я ее. – Как ты думаешь, на кого я похож?
Она, не глядя на меня, пожала плечами.
– Не знаю. Ни на кого, если честно.
– А на Клинта?
– Какого Клинта? – Она сидела на кровати в лифчике и трусиках и красила ногти на ногах.
– Иствуда. Ну, ты знаешь.
– А, этот. Ну да.
– Что – ну да? Ну да, ты знаешь Клинта Иствуда? Или ну да, ты думаешь, я на него похож?
– Ну да.
– Я так и думал. Спасибо.
– Ты чего улыбаешься? – спросила она, закончив одну ногу и переходя к другой.
– Клинт Иствуд, вот чего. Я на него похож.
– Но, Блэйки, дело совсем не во внешности. Важно то, что ты делаешь. Поступки. Вот это считается. – И на этом разговор закончился.
Я сбежал по лестнице, глядя на часы. Я опаздывал. Я вышел через переднюю дверь и завел свою машину с объемом двигателя 2,8 литра.
Знаете, Бет тогда была права. Насчет того, как подавать себя. Неважно, каким крутым ты выглядишь. Неважно, насколько у тебя широкие плечи и короткая стрижка. Выглядеть крутым – это фигня. Если нужно, чтобы пацаны тебя уважали, ты должен показать, на что ты способен. Нужно напомнить им, что случится, если они будут совать нос не в свое дело.