Мертвое ущелье (Логово)
Шрифт:
Сегодня они кормились так, как бывало в дни охотничьих неудач,— ели запасы. Насытившись, сходили к роднику, затем волк улегся у стены, а человек сел к тлеющим угольям и раздул огонь. Он не хотел спать. Голова его гудела. Ему снова виделся огонь из его забытого прошлого. И в ушах будто звучал гул ветра и рев всепожирающего пламени. Сквозь туманную пелену полусна или видения (ему часто казалось, что он дремлет, а иногда это было будто наяву), сквозь белесую пелену он видел возле дома, охваченного пламенем, лежащих на земле мертвых людей. Он их отчетливо видел, но так бывало и прежде. А сейчас почувствовал что-то новое в этом видении. И
Треснул уголек в костре, и все внезапно исчезло. Игнат продолжал сидеть в той же позе у огня. Хромой спал на своем месте. Игнат смотрел на огонь и думал.
Юноша и прежде нередко ставил перед собой вопрос: кто же такой он сам? Почему он живет в лесу? Иногда ему казалось, что он такой же зверь, как Хромой, ведь он же воет, как и его серый собрат, и охотится вместе с ним, и живет. Ему хорошо, так можно жить всегда... Но, заглядывая в родник, он снова видел свое отражение, и сомнения, раздумья и тревога вновь овладевали им.
8. ОПАСНОСТЬ
Прошли еще сутки, а приказа еще не поступало. Каждые четыре часа в условленное время радист включал приемник и слушал эфир. Радиограммы не было.
Крюгер наблюдал за тайгой и морем. Снова несколько раз проходил русский патрульный корабль и скрывался за дальним мысом. Все было спокойно.
Едва слышно зашуршал мох — подполз ефрейтор.
— Герр штурмфюрер!
— Да,— буркнул Крюгер, не разжимая челюстей и не отрывая глаз от окуляров бинокля.
— Обнаружены следы.
Офицер сосредоточенно поджал губы, опустил бинокль и, не поворачивая головы, покосился на солдата.
— Где?
— На самом берегу, герр штурмфюрер!
— Что там?
— Почти у самой воды, возле перевернутой рыбацкой лодки, я обнаружил след человека в сапогах не солдатского образца. След не очень четкий, но разобрать можно. Кроме того, у самой лодки найден мною глубокий и четкий отпечаток тыльной части приклада. По форме затыльника понятно, что это охотничье ружье. Видимо, тот, кто приходил к лодке, отдыхал там, опираясь ружьем — прикладом — о землю. Предполагаю, что следы оставлены более суток назад, на рассвете.
— Хорошо,— сказал Крюгер,— иди и посмотри, откуда он приходил и куда ушел. Проверь направление.
— Слушаюсь!
Крюгера каждый раз раздражала многословность и обстоятельность ефрейтора Фогеля, ему казалось, что тот слишком много себе позволял. Докладывая детали, он как бы навязывал ему, Крюгеру, свое мнение, словно подсказывал, как штурмфюрер должен поступить в том или ином случае. Именно это злило Крюгера, ему казалось, что Фогель иногда размышляет над тем, всегда ли правильно они действуют под его, Крюгера, командованием. Он был твердо убежден, что солдат не должен размышлять вообще. Но Фогеля не одергивал. Опыт разведчика подсказывал ему, что ефрейтор сообщает важные и нужные сведения. Тем более, что тот всегда быстро и четко исполнял приказы.
Надо было самому осмотреть обнаруженные следы. Сообщение было важным и тревожным.
Через полчаса ефрейтор доложил, что человек, который приходил к лодке, появился из глубины тайги и ушел в том же направлении. Несмотря на то, что след обнаружен был только через сутки, дотошный и исполнительный Фогель сумел разыскать после тщательного осмотра едва заметные отпечатки сапог на сырых участках почвы, нашел содранный мох и ягель, сломанную ветку молодой елки. И что самое интересное, отыскал звериные следы там же, где были следы человека. Эти отпечатки были слишком малы, чтобы их посчитать волчьими. Скорей всего, это след охотничьей собаки.
Штурмфюрер сам осмотрел лодку, почву вокруг нее, следы, найденные ефрейтором. Особенно скрупулезно Крюгер исследовал берег, спуск к воде. Стало ясно, что человек действительно приходил из тайги. Это было самым важным фактом. Если бы он прибыл с моря, то это были бы действия русских военных — разведки, точнее контрразведки. Но он пришел не с моря, значит, это не переодетый солдат, а почти наверняка таежный охотник. Звериные, пожалуй, что собачьи, следы подтверждали это.
Передвигаясь осторожно — за кустами, за деревьями, пригибаясь на открытых местах, а на вершине холма и у блиндажа пробираясь ползком, оба возвратились в свое убежище. Днем по приказу штурмфюрера все трое перемещались только так, в сумерках — чуть свободнее. Долговязая фигура самого Крюгера, особенно в сумерках, совершенно сливалась с тенями деревьев, он умел ловко и почти незаметно перемещаться по лесу.
Сразу же по возвращении в блиндаж он отдал приказ обоим солдатам обследовать местность глубже в тайгу. Если оттуда приходил охотник, возможно, поблизости есть какая-то охотничья база, жилье или дом лесника, егеря. Это необходимо выяснить.
Приближались ранние осенние сумерки, и дальняя разведка местности была назначена на утро. Поужинали консервами, разогрев их на спиртовках, затопили портативную обогревательную печь, раскалявшуюся от сжигания больших пластин сухого спирта. Ни дыма, ни его запаха такая печь не давала. Радист вылез наружу для несения охраны, Крюгер и ефрейтор устроились спать, завернувшись в свои меховые куртки.
К утру ветер совсем стих и белый густой туман затянул почти все побережье. Заметно потеплело. При безветрии Крюгер отменил бы разведку, но туман компенсировал отсутствие ветра. Он позволял скрытно передвигаться и днем. Однако отсутствие ветра делало слышимым каждый шаг и даже шорох и надо было соблюдать особую осторожность.
Снова на разведку ушел Фогель. Штурмфюрер и радист лежали в кустах на разных склонах холма и прислушивались к утренней тишине леса. Сегодня можно было только слушать. Бинокль оказался совсем не нужен — туман полностью завладел берегом.
Крюгер смотрел на это молочно-белое бесстрастное и бесконечное полотно и думал о теплых и родных туманах над Шпреей и Одером, мягко плывущих по аккуратно подстриженным зеленым газонам, по строгим парапетам набережных... Он еще не знал, что Берлин бомбили с лета сорок первого, что первые долги человечество уже отдавало гитлеризму, что древний город уже начинал расплачиваться за кровавые дела своих нынешних властителей.
Крюгер думал о нечастых, но таких близких ему берлинских туманах и никак не мог сравнить их с этим вот... Словно удушливыми вездесущими щупальцами он обволакивал и холм, и блиндаж, и его, штурмфюрера СС, вместе с его биноклем, оружием, с его верой в победу и в фюрера. И он не видел просвета в этом тумане, не видел ни щели, ни разрыва в белой густой пелене, из которой совсем не было выхода... Ему снова стало страшно, и он лежал, цепенея, чувствуя, как этот белый, холодный мрак заползает под его куртку, подбирается к его телу, протискиваясь под тонкое шерстяное белье...