Мертвятник 2.0. По ту сторону реальности
Шрифт:
На вопрос об огнестрельном оружии Фауст ответил, что первый кремниевый пистолет спроектировал и собрал некий Ичнив Ад лет пятьдесят назад.
— Хотя насчет времени вопрос сложный, — криво усмехнувшись, заметил Фауст. — Оно тут может самопроизвольно ускоряться или наоборот — замедляться, и эманации эти совершенно непредсказуемы. В них нет логики, нет закономерностей. И это, знаете ли, проблема… Ну да ладно, с аномалиями Предела вы еще гарантированно столкнетесь.
Что до пороха, то его механоксы открыли давным-давно, Фауст даже затруднялся ответить, когда именно. Гор подумал, что скорее не «открыли»,
— А что значит номер? — внезапно спросил Ким. Удивительно, но почему-то только шаман запомнил эту деталь. Иса, поняв, о чем он говорит, внутренне вспыхнула, разозлившись на себя за то, что упустила этот момент. — Ну, ты представился — Фауст какой-то там?
— Четыре Четыре Семь, — буркнула девушка. Ким удивленно посмотрел на нее, но Иса намеренно отвернулась. Она понимала, что не вправе злиться на него, но с некоторых пор ничего не могла поделать со своими эмоциями. Похоже, Предел и ее меняет.
— А, ну конечно же! — Фауст аж просиял, и вскоре стало понятно, почему. — Номер добавляется к имени каждого механокса и обозначает его положение в иерархии нашего общества. Первая цифра — уровень допуска в Локальном Технологиуме Коммуны, вторая — ученая ступень в Фармакопее. А третья цифра отражает вклад в Единый Технологиум Пакта. Как-то так.
— А у тебя насколько высокий статус? — уточнил Аки. — Наверное, высокий, раз ты входишь в Совет этот ваш.
— Ну как сказать, — внезапно Фауст опустил взгляд, кажется, он смутился. — Наибольшей цифрой после имени может быть Пять Пять Восемь.
Кол присвистнул, остальные тоже что-то удивленно забормотали, лишь Гор едва обратил внимание на этот факт. Диму интересовал другой вопрос, который, возможно, имел непосредственное отношение к его плану, о котором знал пока только Крест. Другие и не интересовались особо, по привычке доверившись своему конст-лидеру.
— А что ты изобрел? — он заставил бинойра замедлиться, поравнявшись с Фаустом. Тот легко выдержал взгляд кимера.
— А это вы совсем скоро увидите, — его безумная улыбка готова была располовинить собственную голову. — Мы уже недалеко, вот-вот будет видно Коммуну.
Местность к тому времени сильно изменилась. Снег отступил, черные стволы полинявших деревьев тоже куда-то делись. Теперь по левую сторону от тракта вдали терялась желтоватая равнина, усеянная серыми валунами разного калибра. Местами из жесткой каменистой почвы пробивалась рыжая трава и даже невысокий кустарник. Ветер гонял по равнине мелкую песчаную пыль и шары перекати-поле.
Ветер, кстати, был теплый и сухой. Его прикосновения казались шелком по сравнению с лютой наждачкой порывов, правящих на Громовом Плато. Да и температура воздуха повысилась градусов до четырнадцати, так что все расстались с шерстяными плащами и верхними рубахами.
По правую сторону от дороги высокие сопки с редкими сухими деревцами не давали рассмотреть ничего дальше сотни метров. Здесь все тоже терялось в серо-желтых тонах, но, по словам Фауста, именно там, за сопками, на юго-западе, раскинулся хребет, прозванный в народе Гребень Огня. И на том хребте стояла Коммуна Оккулус.
В полукилометре по ходу движения группы тракт выныривал из низины и резко сворачивал вправо. Он огибал сопки, по-прежнему
Над грязно-желтой долиной возвышался невысокий горный хребет, каменной змеей убегавший на северо-запад и там терявшийся в мутной белесой пелене. Порода, сформировавшая хребет, имела насыщенный коричнево-малиновый цвет, но свое прозвище он получил не за это. По всей длине хребта в далекую синюю высь били ослепительно-оранжевые струи пламени. Отсюда невозможно было понять, что это — природный газ или нефть. В любом случае это «что-то» горело, и горело ярко.
А над хребтом возвышалась Коммуна Оккулус. Ее отстроили на самом высоком утесе — южной оконечности Гребня Огня. Стены города-крепости, сложенные из серых каменных плит и укрепленные исполинскими листами железа, удивительным образом контрастировали с окружающим пейзажем, одновременно гармонично встраиваясь в него. За стенами виднелись прямоугольные крыши угловатых построек, почти все — с круглыми высокими трубами, из которых выплывали клубы дыма всех форм и оттенков.
Коммуна, вознесенная над безжизненной равниной мастерством давно сгинувших архитекторов, воплощала в себе практическую жестокость и холодное превосходство индустриальной парадигмы. Это был мир, не знавший пределов и морали. Где разум стоял выше закона и самой человечности.
Подъехав ближе, друзья различили на вершине крепостных стен черные жерла орудийных установок, а в круглых бойницах защитных башен поблескивала сталь длинноствольных ружей. Но это было лишь начало. В первые минуты все смотрели только на Коммуну, затем рядом с крепостью ниже по хребту обнаружилась пара шахт и небольшой карьер. На краю карьера возвышалось одинокое здание странной формы и прошло еще некоторое время, прежде чем Гор и его воины поняли, что это вовсе не здание.
— А это к вопросу о моих достижениях, — тихо прокомментировал Фауст, проследив за взглядами воинов. И достижения, надо сказать, были настолько поразительны, что просто не укладывались в голове.
— Мать моя женщина, отец мужчина, что ж вы наделали, — ошалело запричитал Ким. — Это ж… Я не знаю, это промышленный… робот что ль?
— Робот? — механокс удивленно посмотрел на шамана. Его разноцветные глаза превратились в тонкие щелочки. — Интересное понятие, и будто бы даже знакомое. Но нет. Я назвал свое творение — шагоход.
Будто в подтверждение его слов робот развернулся на месте, выпустил в воздух струю угольно-черного дыма, прорезанного рыжими всполохами огня, и грузно двинулся навстречу путникам, тяжело переставляя сегментированные трехпалые ноги. Его угловатая задранная кверху кабина, имела в верхней части большое обзорное окно с затемненным стеклом. Рук у шагохода не было, вместо них по бокам от кабины располагались две башенки, буквально усеянные стволами разнокалиберных пушек.
— О, ну точно не промышленный, — Ким кашлянул в кулак. — Боевой, похоже.