Мертвые мухи зла

Рябов Гелий Трофимович

Шофер высадил в центре площади, у знакомого фонтана. Да, все здесь навевало... Разве что неоновый профиль1 на магазине "Мюр и Мерилиз" был в диковинку и диссонировал с окружающей благостной стариной. Вот и "Метрополь". Вход в святилище; под принцессой Грезой Врубеля - мраморная доска: реввойска сражались здесь с контрревюнкерами. Усатый швейцар скользнул взглядом по явно заграничному плащу, по безукоризненной обуви и почтительно приподнял фуражку: "Пожалуйте, гардероб - тамо". Разделся привычно небрежно, гардеробщик не удивился, публика бывала здесь всякая, выдал

номерок, улыбнулся - в рассуждении будущих чаевых. Эти улыбки Званцеву были давно знакомы...

Прошел в зал. Шумел фонтан, пальмы и глицинии символизировали принадлежность советского ресторана к тропической культуре. Столиков свободных было множество, под сурдинку играл оркестр, мелодия вдруг показалась знакомой. "Вот это да-а...
– подумал встревоженно и удивленно, играют-то "Замело тебя снегом, Россия...", Плевицкой, разве что не поют. Подскочил официант: "Чего изволите, гражданин?" Пожал плечами: "Какая прекрасная мелодия... Что это, любезный?" - "Вступительная, това... граж... Месье, да? Вступительная. С нее всегда начинаем".
– "А слова?" - "Нету. Так чего будем кушать?" - "Водки, икры разной, хлеба ржаного. И соку. Яблочного". Малый умчался, метнув полотенце с руки; Званцев осмотрелся. Евлампий описал прелестницу: "Как увидите естество, кое в два таза никак не влезет, - знайте: она. Помните, может быть, на Марсовом, в Петербурге, когда-то был аттракцион? "Мария Антуанетта" назывался. Выводили из шатра женщину, а на каждой ее груди, верхами, еще по одной дамочке субтильной? Вот: Анисья и есть. И не опасайтесь. Ее скобарь появляется только к трем ночи, к закрытию, когда зал пустеет. Не любит афишировать, тать..."

Подходящего бюста пока не обозначилось. Со скуки Званцев выкушал рюмку водки с давно забытым вкусом (ах, прошлое, ах, Невский, ах, "Жорж Борель" на Морской), закусил икрой - паюсной. Отличная оказалась икра! Лучше чем у Пелагеи. Малый стоял сбоку и почтительно ожидал.

– Скажи... там, что отменная!
– искренне похвалил Званцев.
– А я, знаешь ли, знакомую жду. Такая обильная женщина...

– Уж не Анисья ли?
– обрадовался официант.
– Если так - рад услужить. В отдельном кабинете-с. Желаете, чтобы сопроводил?

Выяснив, что Титкина пока одна, кивнул и последовал за балетно выкидывающим ноги малым.

– Здесь...
– остановился у двери красного дерева с ярко начищенной латунной ручкой.
– Доложить?

– Ступай, я сам...

Дождавшись, пока официант испарится, нажал ручку и открыл. То, что увидел, превзошло все ожидания и показалось ночным кошмаром. Женщина сидела у стола и ела что-то, ее груди занимали примерно треть скатерти, в связи с чем вся еда и посуда были сосредоточены только на одной, дальней половине.

– Анисья Семеновна?
– проворковал, присаживаясь на краешек стула.

Обвела тупо-равнодушным взглядом, правда, когда глаз наткнулся на булавку в галстуке с нестерпимо сверкающим камушком, зыркнула по лицу, глаза стали осмысленными.

– С кем... так сказать?

– Имеете?
– провозгласил весело.
– Да ведь еще и ничего? Иметь - это как бы... А мы пока...

Нет?

Бессмысленный текст развеселил девушку. Мощно дрыгнув ляжкой, отчего весь стол пошел ходуном, Анисья зычно рассмеялась.

– А вы - шутейный, я погляжу. А что... Люблю шутейников!

– Особенно, если есть чем пошутить?
– сморозил храбро (авось, и ничего?).
– Я вам, девушка, прямо скажу...

Она колыхалась все сильнее и сильнее, посуда начала со звоном падать на пол. Рот раскрылся, обнажился бездонный зев; глаза закатились. Смех был беззвучным и оттого очень страшным.

– Если... есть... чем? Ох, уморил... Ну, ладно, - пришла в себя, вытащила из сумки огромный платок, трубно высморкалась.
– Дело, поди, есть? Ты мне понравился. Излагай...

И вдохновленный невероятным началом, Званцев начал беззастенчиво поливать. Он-де завпродмаг в Сокольниках, магазинчик мелкий, кроткий, незаметный. Работа - в поту, а изюминки нету. Нет завоза хороших продуктов, дешевых, по дорогой же цене - где взять? В смысле - денег?

– Ну, на "Метрополь" (сделала ударение по-гречески) у тебя с лихвой. Стал быть - все врешь.
– Зевнула, прикрыла рот рукой.
– Ладно. Дам.

– О-о...
– запел-завел глазки Званцев, - это как бы и слишком, этого я никак не требую, потому - понимаю: вы женщина сдержанная...

– Ох, дурак...
– вздохнула она.
– В этом смысле я только "ам" - и тебя нету. Я этот как бы глагол в другом смысле... Есть такой человек. Учти. Я беру из трети. Наличными.

– Не извольте беспокоиться...
– протянул тугую пачку под столом.
– Не извольте считать. Двадцать тысяч. Контракт - на шестьдесят. Товар нужен хоть родной - но высшей кондиции, хоть заграничный, но особо ходкий.

Она мусолила пальцами под скатертью и, видимо поняв, что деньги так не сосчитать, улыбнулась, обнажив розовые десны и белые, но вряд ли человеческие зубы.

– Ладно. Верю. Зайдешь через час. Он будет. Сегодня он раньше. Тебе повезло.
– Взяла за ухо, потянула: - А ты, я вижу, и вообще везунчик. Кто навел? В смысле - на меня?

– Не велено, - сморщил кончик носа.
– Да и чего? Слава ваша впереди вас не то что бежит - скачет!

– Ты мне нравишься... Но на магазинщика ты не похож. Ты, случаем, не бандит?

Званцев выдавил слезу, она скатилась по щеке и булькнула в бокал с водой.

– Ну-у...
– покачала головой.
– Первый раз вижу. Ты так обиделся?

– А то?
– встал, аккуратно сложил салфетку, шаркнул ногой.
– Так я зайду? Мерси. Я в надёже...

Через час Званцев вернулся. Конфидент оказался маленьким, кругленьким, кроличья мордашка с невнятными усиками, прилизанный зачес. Правда, костюм был что надо, от хорошего портного. И часы - швейцарские, золотые.

– Этот?
– спросил заморыш у Титкиной, не сводя глаз с гостя.
– Деньги ваши я пересчитал-переслюнил, все точно. Но у меня есть вопросы...

Званцев слушал невнимательно, вскользь, и только одна мысль ширилась, заполняла мозг - неприличная, даже гадкая. "Да как же он с ней управляется?
– неслось.
– Тут ведь и бегемота натурального мало будет..."