Мертвые не разговаривают
Шрифт:
— Я знала, что ты самый лучший! — воскликнула женщина. — Хочу его. Очень.
Что-то звякнуло. Словно провели друг по другу длинными клинками.
— Только не торопись, как в прошлый раз, — сказал мужчина.
— Помню–помню… – осторожные шаги движутся по дуге, обходят. Мягкие, точно у кошки. — Ты его подержишь?
— Конечно, любовь моя.
Андрей напрягся, ожидая нападения. Эти двое, кем бы они ни были, казались ему сосредоточением опасности. Мысли о возможном пожаре отошли на второй план.
Где все?! Где Настя, где ворчливый здоровяк? Сколько прошло времени
В него кто-то врезался. Цепкие пальцы обхватили за плечи, с легкостью оторвали от пола. Спины коснулось не то дуновение ветра, не то легкое поглаживание. Однако через секунду Андрей изогнулся, застонал. Его полосовали, словно издохшую тушу. Но в то же время боль долгожданным светом вспыхнула в слепых глазах. Тьма дрогнула, на мгновение набухла, точно не желала отступать, а потом начала съеживаться, бледнеть.
— Я войду в тебя так глубоко, что ты задохнешься… – послышался над ухом женский шепот. — Захлебнешься своей блевотиной.
В нос Андрею ударил густой запах пота и немытых тел. Щеки коснулись холодные липкие пальцы. Двигаясь по коже, они будто оставляли за собой морозный след, глубоко въедающийся в плоть.
Тени обретали очертания. Вот только рассмотреть их подробнее Андрей не успел. Костлявая рука перехватила его за горло, приподняла еще выше, а потом просто впечатала в пол. Что-то хрустнуло, воздух из легких вырвался сдавленным хрипом, в глазах снова потемнело. На его живот кто-то уселся. Руки дернули, завели за голову.
— Возвращайся, милый, — сквозь звон в ушах донесся женский голос. — Ты нужен мне здесь. Не уходи. Не сейчас. Я сама отпущу тебя, — она засмеялась.
Андрей судорожно хватал воздух ртом. Сил не осталось даже на то, чтобы попытаться сопротивляться. В горле першило, а в грудь словно вбили кол.
— Ты знаешь, что такое боль? — спросила женщина.
Ее холодные пальцы легли на его щеку – повернули голову из стороны в сторону.
— Знаешь?
Он попытался ответить. Пока есть диалог, у него остается шанс усыпить их бдительность, а значит – спастись. Но как говорить, когда язык – неповоротливый кусок разбухшей плоти?
От нее воняло, словно от помойной кучи. Ее липкое прикосновение – касание гнилого мяса, кишащего плотоядными паразитами.
— Уверена, ты недооцениваешь значимость боли, — продолжила женщина. — Они все недооценивали. А зря. Мы показали ее истинное значение. Всем показали… Правда, любимый?
— И покажем снова. Уже другим, — подтвердил мужчина. — Ведь нам так сложно отказать…
Они засмеялись.
Андрей почувствовал, как что-то острое уперлось ему под подбородок. Шило или гвоздь?.. Пришлось запрокинуть голову. Он приоткрыл глаза. Темная муть все еще клубилась, но опадала, съеживалась.
— Вот так… – подбодрила его женщина. Ее рука легла ему на промежность, пальцы несильно сжались.
Ее лицо нависло над ним.
Андрей дернулся, но сил все еще отчаянно мало. На нем сидела не женщина – нет. Оживший мертвец! Тварь из закрытого дома для умалишенных! Плод ночных кошмаров! А возможно, все разом, собранное в одном изуродованном теле.
У нее
— Я тебе не нравлюсь? — брови на исковерканном лице поползли вверх. — Не нравлюсь?
В подбородок сильнее впилась острая игла.
— Отвечай!
— Нравишься… – процедил Андрей, чувствуя, как в глотку ввинчивается боль.
— Я знала… – наверное, она улыбалась. Вокруг глаз появились небольшие морщинки, но ощеренный рот навевал мысли о кладбищенских трупоедах, тварях, промышляющих человечиной. Кроме того – из него воняло, точно из выгребной ямы. Женщина… искалеченная тварь гнила изнутри. Гнила заживо.
— Поцелуй меня, — проговорила она.
Сквозь ряд зубов–игл показался раздвоенный язык.
Ее лицо приблизилось. От смрадного дыхания у Андрея заслезились глаза.
— Не плачь. Слезам еще не время.
На Андрея накатила волна злости. Эта дохлая, изувечившая себя тварь (отчего-то он был уверен, что ужасные раны нанесены если не самостоятельно, то с согласия безумной женщины) ведет себя полноправной хозяйкой.
Ее язык казался парой слизней, тянущих свои головы к потенциальной добыче. И эти слизни коснулись его губ. Андрей лежал, превратившись в камень. Сорваться сейчас – обречь себя на поражение. Ждать, еще ждать. Кровь уже разливается по телу, несет с собой боль оживающих мышц. Спину ломит, а несчастная голова похожа на гудящее ведро.
Плевать.
Ждать.
— Ты такой напряженный…
Нажим острого предмета на подбородок немного снизился. Зато стимулирование в области промежности усилилось. Странно, если тварь надеялась на какую-то положительную реакцию с его стороны. Единственное, на что Андрей сейчас способен, так это распрощаться с содержимым собственного желудка.
— Я проведу тебя через все круги. Ты будешь молить о пощаде. Будешь кричать так громко, что начнешь харкать кровью. Надо научиться чувствовать боль, чтобы получить право на наслаждение. Скажи, милый, ты умеешь чувствовать боль?
— Умею…
— Он говорит, что умеет, — приподняла голову женщина.
— Все они так говорят, — отозвался мужчина.
— Да. Все. А потом они начинают рыдать, умолять, проклинать… Их тела вопят от раздирающей агонии, а нервные окончания сгорают пеплом. Им так кажется… Кажется, пока не достигнута противоположная сторона игры. Оргазм – это ничто, это даже не подобие подлинного удовольствия. Ты напряжен выше всякой меры, балансируешь на грани помешательства, твое тело горит. Каждая клетка. А потом взрыв, который уничтожит не только тебя, но и весь мир вокруг. Ты хочешь этого, милый?