Мертвые воды Московского моря
Шрифт:
То ли мазохизм, как утверждают психологи, то ли жертвенность, которая в крови у многих (и женщин, и мужчин), были тому причиной, он не знал. Как бы то ни было, она предпочла другого – того, кто потребовал от нее больше заботы и больше ласки, чем мог позволить себе требовать деликатный и совестливый Кис.
Ляля, по мнению Алексея, оказалась примерно в такой же ситуации. Ее, щедро отдающую, променяли на щедро берущую. И ей не может не быть обидно, что ее так глупо и неблагодарно променяли…
И еще Алексей подумал о том, как ему повезло встретить Александру. Она была
Говорят, люди сходятся по противоположности. Верно – но в юные годы. Потом, с опытом, нахлебавшись противоположности , – потом уже ищется такого, как ты сам, близкого и похожего, а отнюдь не противоположного… Так они с Сашей и нашли друг друга. И были удивительно счастливы вместе.
– Да, Ляля… Я и сам думал об этом. Спасибо за то, что потратили время. Для меня ваше мнение ценно.
А на что он, собственно, рассчитывал? Что Ляля закричит, увидев Жюли: «Да это же Яна!»? Смешно, ей-богу. Жюли не могла быть Яной, не могла. Это даже ребенку понятно!
Но все же, может, провести генетическое исследование? Взять в квартире Карачаева образцы… Отдать в лабораторию… Дорого, конечно, а главное, это все бред… Не может быть такого, не может! Слишком сложно, слишком громоздко, а настоящая версия, она как короткий, сухой щелчок пальцев: «Эврика!»
Но ужас всей ситуации заключался в том, что детектив решительно не знал, что ему еще делать. Никакой «эврики» у него и в помине не было. И он даже не знал, куда еще, к кому еще идти и какие вопросы еще задавать. Если не попытаться разработать эту, пусть и бредовую, версию, ему останется только признать, что убийцей является Кеша. Подкинуть следователю историю о том, как Кеша ездил на острова Московского моря, равно как и информацию о двухстах долларах, снятых недалеко от его дома, – и пойдет Кеша под суд за двойное убийство…
Он снова вспомнил трусоватый Кешин вид, его бегающие глаза, его растерянность и нелепое высокомерие закомплексованного человека, его хилые плечи и эту фразу: «Я не убивал дядю, я его любил».
И детектив чувствовал, что это правда.
Если Ляля не могла убить Афанасия Карачаева, то даже не потому, что его любила, – а именно потому, что просто не могла убить. Точка.
Ляля была светлым человеком. Точка.
Кеша же, напротив, не мог убить дядю именно потому, что его любил. Кис бы не поручился за него, если бы речь шла о недоброжелателе, постоянно унижавшем Кешу. Кеша не был светлым человеком – Кеша мог замыслить убийство…
Но тут вступало еще одно «но», кроме любви к дяде. Это двойное убийство было очень трудоемким, авантюрным, изобретательным… И смелым. А Кеша был трусишкой. И Кис чувствовал, что такое преступление Кеше не по зубам.
…Если бы кто-нибудь спросил Алексея, как это он «чувствует» людей, он не сумел бы ответить. Когда-то он и сам смеялся над подобной терминологией – «интуиция», «чувствую», – приписывая эти «штучки» женщинам, страдающим, как всем широко известно, отсутствием логики.
А вот поди ж ты, с опытом снизошло и на него это загадочное «чувствование» – словно он влезал в шкуру другого человека и разглядывал его душу изнутри, как свою собственную…
Как-то провели они приятный вечер с одной подругой Александры, писательницей. И она рассказывала: «Я словно становлюсь на некоторое время моим персонажем и каким-то неведомым образом чувствую, что будет для него фальшиво, а что нет. И даже если мне очень хочется ему приписать нужную мне по сюжету черту – я не могу! Это будет неправдой для данного характера. Словно звучит некий камертон, который предупреждает меня… Впрочем, скорее это звук ножа по стеклу: фальшь ! И тогда я должна менять либо характер, либо сюжет…»
Вот-вот, Алексей чувствовал примерно то же самое, хоть писателем не был. Что-то предупреждало его в случае с Кешей: фальшь! Не мог Кеша убить Карачаева! Фальшь… И надо было менять либо характер, либо сюжет. Но поскольку Кеша был не вымышленным персонажем, подвластным воле автора, то его характер изменить никак не представлялось возможным.
Стало быть, надо было менять сюжет – то есть собственную концепцию. Проблема же в том, что в его концепции водились исключительно отрицательные конструкции: это НЕ Ляля, это НЕ Кеша, это НЕ Марина и даже НЕ братцы.
И ни одной утвердительной конструкции.
Ну что ж, на безрыбье и рак рыба. Кис решил заняться генетическим исследованием хотя бы для того, чтобы не сидеть сложа руки.
Глава 19
И эту ночь он провел почти без сна. Яна, Ляля, Жюли и Марина сливались в какой-то единый образ, единый женский лик, к которому он ощущал одновременно доверие и настороженность, любовь и отвращение, сострадание и отторжение.
Утром, несмотря на ночные кошмары, он помнил, что решил довести свою бредовую идею до конца, до логического финала. Этот финал назывался «генетическим анализом».
Он не хотел, чтобы Жюли оказалась в курсе его намерений. Зная, что у нее немало хлопот, связанных с оформлением разных документов, он подъехал к ее дому с утра пораньше и стал ждать. Бессонная ночь давала себя знать: глаза закрывались сами.
Странная вещь бессонница: в удобной кровати и в отведенное для сна время почему-то не спится, а вот в неудобном сидячем положении да на, можно сказать, боевом посту глаза предательски закрываются… Он их открывал с усилием, запрещая себе спать: если он проворонит Жюли, то весь день насмарку!
К счастью, она вышла из подъезда через час. Кис тихо тронулся за ней вслед, просто чтобы убедиться, что Жюли всерьез и надолго покинула квартиру. И она не обманула его ожиданий: требовательно выкинув руку, она тут же поймала частника и куда-то двинулась. А Алексей двинулся в карачаевскую квартиру.
…В ванной имелась электрическая зубная щетка с надписью по-французски, и Алексей вполне правомерно предположил, что принадлежит она Жюли. Однако никакой иной зубной щетки там не наблюдалось. Видимо, Жюли не захотела созерцать каждый день предмет туалета убитого мужа и от его щетки избавилась.