Мёртвый гость. Сборник рассказов о привидениях
Шрифт:
Вдохновение, с которым он говорил о ней, полностью заглушило мое начальное подозрение, и я пообещал ему подготовить графа Слободу к его признанию, a также сообщить графу нужные сведения о его семье и состоянии. Все же я сразу заявил, что не хочу моими советами форсировать события, так как я никогда не брал на себя ответственности за неопределенный исход чужих браков.
Дука остался доволен этим. При этом он взял с меня совершенно невинное, как мне тогда казалось, обещание не упоминать о его прежней помолвке, так как в противном случае это принудит его давать неприятные разъяснения.
Намерения
Его непринужденная болтовня обещала графине-матери интересного зятя, a познания в экономике, которые он иногда выказывал, — нужную поддержку ее супругу в его текущих делах, так как уже в первые дни договорились о том, что Дука навсегда покинет свою родину.
Марино быстро извлек выгоду из своих очевидных для семьи достоинств, и однажды вечером меня застало врасплох сообщение об их помолвке, так как я не предполагал, что они уже стали так близки друг другу. За столом как-то зашла речь о том самом обручении, о котором я упоминал еще до появления Дуки в замке. Старая графиня поинтересовалась, не находится ли герой той помолвки в родственных связях с нынешним?
„Разумеется, — ответил я, памятуя об обещании, которое я дал молодому человеку, бросившему в этот момент на меня чрезвычайно смущённый взгляд. — Ну-ка, дорогой Дука, — продолжал я, — назовите теперь того человека, который привлек ваше внимание к любезной графине; или, может быть, портрет или еще что-нибудь побудило вас заподозрить и разыскать такую красоту в этом отдаленном замке? Так как, если я не совсем ошибаюсь, вы заявили вчера, что еще полгода собирались поколесить по свету, как вдруг — кажется, в Париже, — ваши планы изменились и вы устремились (разумеется, единственно ради прелестной графини Слободы) сюда“.
„B Париже, конечно же! — воскликнул Дука. — Вы не ослышались. Я собирался осмотреть бесценную картинную галерею музея. Но едва я вошел туда, как мой взгляд отвернулся от мертвой красоты и остановился на одной даме, чья необыкновенная привлекательность была словно просветлена оттенком легкой грусти.
Я осмелился робко приблизиться к ней и стоял так за ее спиной, не решаясь заговорить. Я последовал за ней, когда она покинула галерею, и отозвал в сторону ее слугу, надеясь узнать ее имя. Ответив мне, он, однако, сразу же возразил на мое желание познакомиться с отцом прекрасной дамы, что вряд ли это будет возможно в Париже, поскольку они собираются покинуть этот город и вообще уехать из Франции.
„Но хоть на один миг!“ — продолжал настаивать я и оглянулся на даму. Она, вероятно, думала, что слуга следует за ней, и уходила все дальше и дальше, пока не скрылась из виду. Я бросился догонять ее, но слуга тем временем тоже исчез“.
— И кто была эта дама? — спросила удивленно Либусса.
— Кто? Так вы действительно не заметили меня тогда в картинной галерее?
— Я? Моя дочь? — воскликнули одновременно графиня и ее родители.
— Разумеется, вы! Слуга, которого вы, к моему счастью, оставили в Париже и которого я, как моего доброго гения, неожиданно снова встретил тем вечером, сообщил мне все остальное, так что после короткой поездки домой я сразу же направился сюда.
— Этого не может быть! — обратился граф Слобода к своей дочери, от удивления лишившейся дара речи. — Либусса, — объяснил он, повернувшись ко мне, — Либусса еще ни разу не покидала родных мест, да и я сам около семнадцати лет или более того не видел Парижа.
Дука и отец с дочерью обменялись такими обескураженными взглядами, что нить разговора едва не прервалась, но я подхватил ее снова и стал ее продолжать в одиночку.
После обеда граф отвел Дуку к окну, и, хоть я стоял достаточно далеко от них и мой взгляд, как казалось, бесцельно блуждал по новой люстре, все же я услышал весь разговор.
— Что, — спросил Слобода очень серьезно и неодобрительно, — что побудило вас выдумать эту странную сцену с картинной галереей в Париже? Эта выдумка, я полагаю, ни к чему хорошему привести не может. Если вы хотите скрыть повод к вашему сватовству здесь, то скажите это прямо. А если у вас есть какие-то сомнения в этой связи, то существует ведь тысяча возможностей уклониться от ответа, и вам не пришлось бы так бессмысленно искажать действительность.
— Господин граф, — оскорбленно возразил Дука, — я ничего не сказал об этом тогда за столом, так как думал, что у вас есть причина держать в тайне поездку вашей дочери в Париж. Я молчал только из чувства такта. Однако странность сложившейся ситуации вынуждает меня настаивать на своих словах и, поскольку вы не хотите оставить это дело, утверждать, что именно столица Франции была тем местом, где я впервые увидел Либуссу.
— И даже если я призову в качестве свидетелей того факта, что Либусса еще ни разу не покидала родительского дома, всех моих близких и даже слуг?
— Тогда я возьму в свидетели мои глаза и уши, которым я доверяю не менее.
— То, о чем вы говорите, звучит очень загадочно, — продолжал граф уже в более спокойном тоне. — Ваша серьёзность убеждает меня в том, что вы сами впали в заблуждение и, вне всякого сомнения, приняли за мою дочь какого-то другого человека. Прошу прощения за мою несдержанность.
— Другого человека! B таком случае я не только принял другого человека за вашу дочь, но и слуга, о котором я уже упоминали который описал мне в этом замке все именно так, как я это вижу сейчас, был другим.
— Мой дорогой Марино, этим „слугой“ был, очевидно, всем известный здесь обманщик; который, Бог весть зачем, стал выдавать за Либуссу похожую на нее женщину.
— Не решусь вас оспаривать, господин граф. Но это были действительно черты Либуссы, которые сохранились в моем воображении со времени той сцены в Париже.
Слобода многозначительно покачал головой, a Марино продолжал:
— Более того! Прошу извинить меня за то, что я вынужден упомянуть об одном обстоятельстве, о котором я иначе никогда не сказал бы. Когда я стоял в галерее позади дамы, я обратил внимание, что платок вокруг ее шеи несколько съехал, и я совершенно четко увидел пятнышко в форме землянички на обнажившейся полоске прекрасной шеи.
— Что все это значит? — воскликнул побледневший граф. — Вы, кажется, хотите, чтобы я начал верить в невероятные вещи?