Мёртвый хватает живого
Шрифт:
— Сетчатку укрепить не обещаю, — сказал доктор (ну, положим, глазная мышца при обновлении должна принять нормальную, естественную форму, а это уже немало: избавление от близорукости или дальнозоркости. А насчёт сетчатки — поживём, увидим), — но вот от похмелья, ребятки, я вас завтра вылечу гарантированно. И заодно от тяги к спиртному.
На часах скафандра было 00:29. Владимир Анатольевич сверился с часами контейнера. Время совпадало. Доктор запрограммировал будильник на рукаве скафандра на 06:30. Ему пора спать. Его последний сон — сон в старом мире…
Спать? Нет.
Ему нужно сделать ещё кое-что. Он едва не забыл!
У него будут противники. Военные, гражданские, партийные, из рядовых обывателей — разные могут найтись противники.
Но у него найдутся и сторонники.
Он может помочь им найтись.
Сторонники, готовые по доброй воле инфицироваться, — и ускорить преображение планетного социума. Сторонники, понимающие, что выгоднее инфицироваться не от укусов, а воздушно-капельным или воздушно-пылевым путём, сохранив руки-ноги-пальцы. Доктор даст им путеводную нить. Его нить будет одной из нитей Всемирной Паутины.
Доктор скажет людям и о том, что военные или медицинские противодействия не остановят распространение по земному шару пентавируса. Он предупредит: не надо совершать очередные глупости и не надо делить мир на прежних, нормальных людей, и новых, «уродов». Прежние точно так же нормальны, как новые — не уроды. Вопрос же, в сущности, не в этом, а в том, что мир будет принадлежать только новым людям, и никаких пропорций («новые» к «старым») не состоится. Только новые, и точка. Компромиссы о новых границах между странами, посредничество Организации Объединённых Наций, вооружённые до зубов миротворческие контингенты НАТО, доблестный узколобый спецназ, выполняющий в течение часа-двух операцию по «зачистке», — ничто не поможет. Война между старыми и новыми за планету невозможна. «Старые» очень быстро это поймут. Самые недалёкие военные, любящие войну и умеющие делать на ней карьеру, через неделю-другую поймут: утром 28-го октября началась не война, а стартовал новый мир. Новый мир, который не уничтожишь атомными бомбами и ракетами, потому как «обновлённые» и не горят, и не восприимчивы к радиации. (Теоретически, но доктор верил своей теории). Новый мир, хозяев которого не подкупишь за деньги, потому что у него нет хозяев и потому что он не признает денег. Новый мир, который будет развиваться по его подлинным законам, а не по тем конституциям, что служили очень неточным описанием загнившего старого общества.
Ему нужно написать это как-то покороче. В XXI веке нельзя размазывать, — не то в Интернете его послание охарактеризуют как «многа букоф» и не прочтут.
Вымыв в раковине перчатки скафандра и усевшись за лабораторный стол, расшевелив мышкой заснувший компьютер, доктор начал писать «предсмертную записку». Набирать в перчатках было не очень удобно, но ведь не впервые.
Он начал с бойких коротких фраз (поморщился, но не убрал их; пусть привлекут внимание), а далее, в основном тексте, изложил то, каким он видит новый мир, что в нём должно быть, а чего не будет, какие преимущества получат те, кто войдёт в число обновлённых, и написал о том, что те, кто станет бороться с новыми людьми, тоже будут преображены, и всякая борьба лишь ненадолго продлит агонию старого, изжившего себя общества. Осторожно откинувшись на спинку кресла (сильно болела поясница), доктор написал о том, сколько счастья принесёт людям хотя бы то, что обновлённые не будут знать болезней. Он писал — и ему нравилось писать: доктор впервые писал откровенно, прямо, он ведь адресовал свою записку не чиновникам из Миннауки или президенту; он забыл о научном стиле и писал почти художественно. Он звал за собою в новый мир — и он чувствовал, что обращается ко всему человечеству. Он думал, что то, что прошло в истории человечества, было этапом нужным, но уже оконченным, отмирающим и без него, Таволги, и пусть власти предержащие и миллиардеры, назначающие эти власти и устраивающие им предвыборные кампании, и не хотят признать этого отмирания. Владимир Анатольевич видел впереди этап новый, возводящий человека до бога, творящего по образу и подобию и впервые приблизившегося к идеалу в практике жизни, а не на бумаге. Он написал, что те, кто не примет новый мир добровольно, будут включены в него принудительно. Он писал о бессмертии и смерти, о новой науке, о космосе — и о бессилии старого мира перед новым, — и ему казалось, что, даже воюя против нарождающегося мира, пытаясь его уничтожить, приверженцы старого мира неизбежно ощутят красоту нового. Не ту неопределённую красоту, что воспевали Соловьёв и Достоевский, но ту единственную и завершённую, что представляет собою естественный отбор — а следом и искусственный.
Он зачитает утром записку Любе. Или даст прочесть ей на мониторе, уж как выйдет. И при Любе отправит записку в «Живой Журнал», в blog, который он создаёт сию минуту. Псевдоним, пустой набор букв… пароль… так… всё готово, он зарегистрировался. Он выбрал первое попавшееся оформление: какой-то там blur, нейтральные мягкие цвета, чтобы читателям не резало глаза (вообще-то о себе думал, о своей дистрофической сетчатке).
Люба прочитает «предсмертную записку» — и он обменяется с нею несколькими фразами. Будто бы ничего не значащими, но с подтекстом, как в романах Хемингуэя. Нет, не о газе, не о вирусе. Ничего научного. А вроде этого: «Ты не забыла форточку в комнате закрыть и утюг выключить?»
Или они обойдутся без слов (пусть с глубоким подтекстом), а просто возьмутся за руки и отправятся… в газовую камеру, как вчера мрачно пошутила Люба. Примерно так же, наверное, будут шутить генералы и полковники, которым долг повелит командовать «зачистками» старого мира от белолицых представителей мира нового; генералы, с презреньем говорящие о тех, кто не заодно с ними, с генералами и полковниками, но кто называет себя союзниками доктора Таволги и желает биологического и социального переустройства мира способом, выведенным в подвале на ул. Луговой. Пусть шутят!.. С новым миром шутки плохи. Новый мир съест шутника и не поморщится. И съеденный шутник восстанет и сожрёт следующего шутника. Так-то, господа товарищи!
Доктор Таволга скопировал файл на дискету, которую взял тут же, из пачки на столе (в подвале между компьютерами была проведена сеть, но часто зависала, требовала перезагрузки «Windows», и доктор привык доверять старым добрым дискеткам с тефлоновым покрытием, привезённым ещё из Москвы), удалил файл из папки, очистил «корзину» и отключил компьютер. Владимир Анатольевич снова сверил наручные часы на скафандре с часами на контейнере и проверил, что будильник на его часах запрограммирован на 06:30.
Четвёртый час ночи. Он не выспится. Что с того! В новом мире он вовсе не будет спать. И спина не будет болеть. А Люба избавится от своего смертного диагноза. Как странно, подумал доктор, что против нового мира будут бороться. А бороться обязательно будут. Те, кто слишком хорошо устроился в этом мире («старом» мире), приспособился жить по ханжеской морали, преподаваемой другим, несомненно, будут отстаивать то, что привыкли считать благами. Золото, бриллианты, дворцы, квартиры, деньги, самолёты, яхты, машины, чины, властное положение, доли в крупном бизнесе. Многие «старые» станут сражаться против «новых» лишь потому, что о необходимости сопротивления им внушат средства массовой информации, принадлежащие опять же тем, кто в старом мире хорошо устроился. И кое-кто будет выступать против нового мира из-за панического страха перед всем новым. Впрочем, эти последние большого урона новым силам не нанесут. Да и все первые в их совокупности — тоже его не нанесут. В России и государственная машина, и общественная — штуки весьма неповоротливые. Люди в Иркутске не знают, о чём думают люди в Питере; люди Москвы так далеки от людей Тюмени, словно Сибирь — иная планета в иной галактике. (Россия велика, и в Москве принято презирать провинцию, а в провинциях — честить Москву). Доктор, на собственном долгом опыте изучивший законы бюрократии и принципы бюрократизма, сомневался, что федеральный чиновный аппарат, во-первых, всерьёз воспримет явившуюся «угрозу» (не воспринимался же его институт всерьёз много лет), а, во-вторых, государственная машина, пусть она и отреагирует на нашествие «живых мертвецов», столь тяжеловесна и негибка, состоит из такого неповоротливого количества линейных и функциональных звеньев, каждое из которых требует письменного подтверждения, обсуждения, согласования, составления библиографической описи прилагаемых документов по ГОСТу и отправки ценными письмами с описью, что под натиском быстро увеличивающихся белых сил неминуемо пойдёт на дно — так же, как ушли в 1242 году под лёд тевтонские рыцари, в апреле вздумавшие принять сражение на подтаявшем озере.
Будь у доктора другая жизнь — не брось его жена и дочери, не отправь его в научную ссылку федеральная власть, не обреки она его на полунищенское прозябание в «институте», не открещивайся она от его запросов бюрократически тонко и колко составленными письмами, не окажись у Любы рака печени и не возненавидь доктор этот мир так, как только могут ненавидеть его истинные неподкупные отщепенцы (начиная с обыкновенной злости, приходя далее к ненависти и оканчивая тихим понимающим презрением, ведь ненависть делает этому миру слишком много чести), — будь у него другая жизнь… но у человека одна-единственная жизнь, и он её не выбирает, как президента или депутата городской думы.
Будь у доктора время и институт поприличней, и побольше сотрудников, он бы провёл серию дополнительных опытов, он бы изучил обновившийся мозг, он бы наблюдал длительное время за плазмой объектов-носителей, он бы… он не знал, что ещё он «бы». Вряд ли он кормил бы одних из них человечиной, а других морил голодом, и следил бы за разницей в развитии или за усыханием последних.
Будь, наконец, у доктора уверенность, что с первых же его слов мир вокруг примет его в объятья и возьмёт на вооружение его морально пугающую теорию о преображении старого мира и о создании новых людей, способных на многое, способных построить счастливое будущее, он бы открылся людям, он бы с их помощью разработал такой план, согласно какому переход к новому состоянию человечества, то есть повсеместное обновление, достигался бы безболезненно и спокойно, путём многоразового распыления пентаксина с небольших самолётов или аэростатов. Он бы усовершенствовал вирус, разработал бы его новый штамм. Плазма обновлялась бы не через поступление плоти Homo sapiens, а через поступление животной либо синтетической пищи (в США ещё в нулевых годах было выращено искусственное мясо; почему бы не вырастить эквивалент мяса человеческого?); пусть бы плазма обновлялась медленнее, и медленно шла бы новая эволюция. Доктор согласился бы отдать год или два своей старой жизни на дополнительные исследования. Да какие год или два!.. Всё было бы окончено в считанные месяцы. К его работе подключилось бы всё мировое научное сообщество. Ну, ну… Доктор мыслил уже как бы категориями нового мира. Старый мир не идеален. Есть в нём жаждущие ещё большей власти властные структуры, и потенциальные диктаторы, и сумасшедшие военные, мечтающие покорить весь мир. И есть и банкиры, не желающие расстаться с миром денег, и есть…