Мертвый Пинкертон

Сорокин Александр Сергеевич

– Ваша дочь жила вместе с вами?

– Моя дочь жила в квартире моего первого мужа на Малом Гнездяковском. Я живу в квартире Ираклия на Солянке. Что с вашей собакой? Она такая беспокойная. Места себе не найдёт.

Сыщик посмотрел в окно. Падал мокрый снег. Заснеженные фигуры прохожих появлялись и таяли в декабрьской мгле. На Тверской стояла обычная в это время суток автомобильная пробка.

– Погода на неё так действует.

– Это сука или кобель?

– Мальчик.

– Делать он что-нибудь умеет?

Сыщик снова покраснел. Лицо его переходило от белого к красному.

– Пока только одну команду.

– Какую?

– Пинкертон, умер!

Собака слабо вильнула длинным крысиным хвостом, прожала уши и закрыла глаза и легла на пол.

– И это всё?

– Нам ещё шесть месяцев.

Мария Абрамовна укоризненно покачала головой:

– Во истину, мёртвый Пинкертон! В наше время офицеры овчарок держали.

– Мария Абрамовна, давайте-ка поподробнее, как пропала ваша дочь?

– Не задавайте глупых вопросов. Если б я знала, как пропала Ада, я к вам не пришла бы.

Мария Абрамовна встала, замотала вокруг шеи платок, запахнула пальто, похожее на чехол орудия. В тепле её лицо залоснилось, крупные капли пота выступили на лбу и около ушей.

– Я вам рассказала достаточно. Ищите! Оплата по результату. Советую вашей собаке похудеть, а вам поправиться. Преступника удержать не сможете с вашей комплекцией!

Хлопнула входная дверь. Бассет-хаунд заворчал, поднял на хозяина морковные оттянутые книзу почти треугольные глаза. Зазвонил телефон.

Степанов схватил трубку:

– Частное сыскное агентство… Заплатим за аренду, заплатим. Да… До вторника.

В гей-клубе " Дары моря" днём немноголюдно. Валерий Павлович Степанов сидел за столиком со своим напарником Данилой Евгеньевичем Сухоруковым, пили кофе. Данила, мордатый ширококостный увалень, курил одну сигарету за другой, прикуривая последующую от предыдущей.

– У меня скоро плёнка кончится, - Данила покосился на стоявшую, на столе барсетку, внутри которой поблёскивал глазок видеокамеры.

– Что толку, что ты их снимаешь?- меланхолично заметил Степанов.- Доказать всё равно ничего невозможно. Лысый сейчас передаст Патлатому пакет с деньгами. Тот опустит руки под стол, начнёт пересчитывать. Чего ты? Вызовешь милицию? Те войдут: откуда у вас граждане такая сумма денег? Даже если те не смогут объяснить и деньги конфискуют, для них это будет потеря капли в море, на следующий день они соберутся в другом месте, и Лысый снова передаст деньга Патлатому.

– Я уверен, Стефан. Их можно зацепить…- Данила бросил взгляд на две фигуры в углу бара, куда смотрела видеокамера.- Ты не будешь пельмени? Одну порцию пельменей, - сказал он подошедшему официанту. – Вот, обрати внимание, Стефан, - Данила водил пальцем по лежавшему на столе ксероксу договора.- "Сервис – интер" строит дом, оценивает в БТИ трёхкомнатную квартиру в 229,4 метров общей площади и 115,8 жилой в пять миллионов шестьдесят семь тысяч восемьсот сорок семь рублей и продаёт её…

– Данила, - сказал Стефан.- Закажи-ка и мне пельменей, ты так аппетитно чавкаешь, что и мне захотелось.

– Если мы будем заказывать одни пельмени, нас скоро пускать суда перестанут,- заметил Данила.- Так вот Патлатый, который от "Сервис-интера" перечисляет чистую прибыль от продажи квартиры, чтобы уйти от налогов, на благотворительность в Фонд поддержки голодающих студентов Московской консерватории, а тот, Лысый из консерватории. Обналичивает под четыре процента и в конвертике отдаёт Патлатому.

– Четыре процента - не много.

– Это сорок тысяч с каждого лимона. И это много. В Москве есть фирмы, которые и под ноль пять процентов моют. А если кто в это дело влезет. То за две штуки можно нанять киллера, который такого любознательного уберёт…

– Даже за десять тысяч рублей.

– Ну, за баксы тебя культурно застрелят с контрольным, со всеми делами, а за рубли – обухом топора.

– Данила, но ты же пользуешься сведениями, которые твой отец дома в сердцах выбалтывает. Не боишься, что его из банка выгонят?

– Стефан, посадить мы их всё равно не посадим, она наверняка с налоговиками и с ментами в доле, если что, их в суде резник и Астахов защищать будут, а вот делиться можем заставить… Смотри, Патлатый опустил руки под стол, считает…

– Очень в опасную игру ты влезаешь, Данила.

– Зато скоро не пельмени жрать буду, а ананасы в шампанском.

– Осторожно, как бы тебя самого раки на дне Москва-реки жрать не стали.

– Тут пан или пропал. А что, лучше этой старухой с пропавшей дочкой заниматься? Она тебе хоть сто баксов дала?

– Обещала.

– Вот твои пельмени. Пиво будешь? Не стесняйся, сегодня гуляем. Отец в банке допзарплату, ту, что в особом журнале фиксируются, и на ту, что жить можно, а не официальную, вчера получил… Я не знаю, как у тебя, - продолжал Данила, а у меня позиция такая: пусть сегодня на мне костюм от "Большевички" и ботинки от " Красной Зари", но наступит час Х, и всё переменится. Увидишь меня с печаткой на пальце, в костюме от Версачи и в сорочке от Джани Армани.

Тем временем человек, которого Данила и Стефан называли Патлатым, у него была большая голова с крупными чертами лица и вьющейся шевелюрой, пересчитал переданные ему деньги, положил их в нагрудный карман хорошо сшитого серого пиджака, подошёл к бармену и что-то сказал ему. Бармен исчез за ширмой из разноцветных навесных гирлянд. Скоро бармен вернулся на место, Патлатый уже сидел за своим столиком, а на подиум развинченной походкой вышел конопатый белобрысый юнец, вихлястый зад обтягивали розовые атласные клёши, впалую грудь драпировала широкая жёлтая сорочка с блёстками. Зазвучала фонограмма. Юнец сначала медленно, потом всё быстрее затанцевал, вертясь вокруг шеста. Патлатый получил от номера истинное удовольствие. Он притопывал ногой, хлопал в ладоши. Лысый, маленький круглый человек с сальной физиономией, покрылся пунцовыми пятнами, лицо его горело. Периодически, незаметно, для Патлатого, он ощупывал локтем оставшуюся лежавшую на его груди часть денег.

Принесли пиво.

– Кто это танцует? – спросил Стефан.

– Это Лёлик, новенький из Харькова. Хорошо работает,- отвечал Данила, с наслаждением пропуская сквозь зубы ледяное пиво.

– Значит, ты в этом деле участвовать отказываешься?

– Ну, сколько можно, Стефан?!... Ты знаешь, я, ночь через две, сторожем Литературный институт охраняю. Так я там больше, чем в твоём детективном агентстве получаю! Ты говоришь, за этой помойкой следить опасно, а неверных жён и мужей, чем мы большей частью занимаемся, отслеживать не опасно? Причём когда, для скорейшего завершения дела, не ищем виновника истинного адюльтера, а Полину подсылаем. Она подойдёт к контрагенту, потреплется с ним, пококетничает, мы это дело на видео запечатлим и заказчице на стол. Да, действительно, ваш благоверный изменяет, вот доказательства, пожалуйте бабки. Или наоборот, Полина на камеру снимает, а я или ты к тёлке заказчика клеимся, и опять доказательства истинному или мнимому рогоносцу в руки, и в обмен – прайс. За это по голове нельзя получить? Сколько мы семей развалили? Этому тебя в МГУ, а меня в высшей школе милиции учили? Мне надоело, я хочу большого серьёзного дела с крупными бабками!