Мертвый сезон

Воронин Андрей Николаевич

"Правильно, – подумал он. – Я ведь сам намекнул этому клоуну на свое близкое знакомство с Гаспаряном. А в свете безвременной кончины уважаемого Ашота Васгеновича такой намек, естественно, не мог остаться без внимания. Тем более что водила и охранник меня видели и, наверное, усмотрели в данном Костей описании моей внешности сходство с тем алкашом, который угодил им под колеса. Однако до чего же четко у них тут все налажено! И город вроде не маленький, а вычислили они меня в два счета. И что с того, что я им немножко помог? Все равно молодцы ребята! Сами пришли, и вылавливать по одному мне их теперь не надо. Молодцы!"

Один из приехавших – высокий, гибкий, как хлыст, молодой армянин с красивым темным лицом, в котором, несмотря на правильность

черт и белизну улыбки, Глебу почудилось что-то неприятное, волчье или даже шакалье, – держался немного впереди своих спутников и небрежно, свысока отдавал через плечо какие-то распоряжения. Расстояние мешало разобрать слова, да Глеб особенно и не прислушивался: разговор наверняка велся по-армянски, а этого языка он не знал. Скорее всего эту "делегацию" возглавлял сам Гамлет; в одном из его подручных Глеб без удивления узнал охранника, который сопровождал Гаспаряна в вечер его смерти. Его немного порадовало то обстоятельство, что гости не догадались прихватить с собой Завьялова, дабы устроить опознание по всей форме. В конце концов, Костя был просто жадный дурак, случайно оказавшийся втянутым в серьезные дела, к которым не имел никакого отношения. Убивать его было не за что; Глеб уже не впервые подумал о том, что, если убивать каждого, кто нам не нравится, земля очень быстро обезлюдеет. А с другой стороны, так ли уж это будет плохо? Для человечества, пожалуй, да, зато все остальные обитатели планеты наверняка вздохнут с огромным облегчением...

Остановившись на вымощенной старым, крошащимся кирпичом дорожке, что вела от калитки к шаткому крыльцу Стаканычевой хибары, Гамлет вынул из-под просторной светлой рубашки навыпуск какой-то грязно-белый предмет. Приглядевшись, Глеб узнал в предмете револьвер – судя по внушительному размеру, тридцать восьмого калибра, если не сорок пятого. Странный цвет револьвера объяснялся просто: оружие было старательно и любовно обмотано лейкопластырем от рукоятки до самого кончика ствола, чтобы на нем не оставалось отпечатков пальцев. Глеб усмехнулся: такие меры предосторожности не принимают, когда идут кого-нибудь пугать, опускать, ставить на место и вообще учить уму-разуму. Гамлет явился сюда убивать, и это было хорошо, потому что избавляло Глеба от возможных угрызений совести: самозащита – она и есть самозащита.

Охранник Гаспаряна широко взмахнул рукой, прямо как Василиса Премудрая, и в ладони у него сверкнуло тонкое лезвие неизвестно откуда появившегося ножа. Очевидно, он, как и Василиса, прятал свой сюрприз в рукаве. Охранник повертел лезвие перед глазами, любуясь игравшими на старательно отполированном металле солнечными бликами, и разжал ладонь. Лезвие скрылось в мгновение ока, словно его и не было. "Артист, – подумал Сиверов. – Жаль, продемонстрировать свое искусство он вряд ли успеет".

Третий, полный крепыш, похожий на наполненный жидким салом мешок из коричневой кожи, с живыми бойкими глазами и шевелюрой, имевшей характерный синеватый отлив, свойственный вороненой стали, держал наперевес, как винтовку, увесистую бейсбольную биту. Бита была сработана из крепкого американского ясеня, имела модный серебристый цвет и массу каких-то пестрых, плохо различимых на таком расстоянии наклеек. Это уже было несерьезно; единственная угроза, которую представлял для Глеба коротышка, заключалась в том, что он может не вовремя заорать.

Гамлет деловито проверил барабан револьвера, спрятал оружие под рубашку и двинулся вперед по дорожке. Обогнув угол дома, он без стука толкнулся в дверь. Дверь была заперта – времена, когда люди, уходя на целый день, оставляли свои дома открытыми, давно прошли. Если они вообще когда-нибудь были, эти легендарные времена; что до Глеба Сиверова, то, хорошо зная человеческую натуру, он в этом сильно сомневался.

Как бы то ни было, дверь оказалась закрытой на замок, и, судя по недовольному лицу Гамлета, он этого не ожидал. Посмотрев на часы, он что-то резко бросил своим подручным и вынул из кармана мобильник. Разговор был коротким;

сразу же после его окончания стоявший на улице джип тронулся с места и исчез из виду.

"Засада", – понял Глеб, глядя, как гости рассредоточиваются по двору. Гамлет, стоя на крыльце, ковырялся в замке какой-то железкой. У Глеба сложилось впечатление, что он не столько пытается взломать замок, сколько убивает время. Коротышка с бейсбольной битой, обойдя дом по периметру, направился мимо заросших бурьяном грядок в сторону покосившегося дощатого нужника. Левую руку он вытянул вперед – надо полагать, чтобы открыть ею дверь, – а правой занес над плечом биту, явно собираясь пустить ее в дело, если внутри нужника кто-нибудь обнаружится.

Охранник Гаспаряна, ступая с неуклюжей грацией крупного хищника, пошел прямиком к сараю, где прятался Сиверов. Глеб беззвучно отступил от двери. Тут ему пришло в голову, что охранник вряд ли станет тщательно обыскивать сарай, ограничившись беглым взглядом с порога. Значит, валить его тоже придется прямо там, на пороге, и тогда неизбежно поднимется переполох. Поначалу Слепой думал только о том, как бы ему без лишнего шума убрать троих отморозков, явившихся по его душу, но тут в голове у него забрезжили пока еще смутные очертания другой комбинации.

Быстро присев, он не глядя схватил из лежавшего у стены пакета горсть денег и широким жестом сеятеля метнул их на середину сарая. Новенькие стодолларовые купюры беспорядочно рассыпались по грязному земляному полу. Сиверов отступил в темный угол за поленницей и поднял пистолет. Особенно прятаться и маскироваться он не стал – в этом не было необходимости.

В сарае стало немного темнее, когда плечистая фигура охранника заслонила дверной проем. Армянин остановился на пороге, пригнувшись, чтобы не удариться головой о низкую притолоку, и прищурился – после яркого солнечного света царивший в сарае полумрак наверняка показался ему кромешной тьмой. До него было метра три с половиной, но даже на таком расстоянии Глеб уловил исходивший от охранника запах дорогого одеколона. Его снова удивило то, как тщательно кавказцы следят за своей внешностью. Вот этот, к примеру. Ведь приехал он сюда не в гости, и в рукаве у него финский нож на резинке, а одет и надушен так, что хоть сейчас на прием к ее величеству королеве английской. Модельные кожаные туфли на тонкой подошве, костюмчик из дорогого бутика, фирменная рубашечка – такая белая, что режет глаз даже в полумраке, словно сама собой светится, и даже галстук, как будто здесь и впрямь затевается какое-то торжество...

Тут охранник увидел деньги на полу. Поверить в то, что земляной пол стоящего нараспашку дровяного сарая вместо мусора усеян стодолларовыми купюрами, на самом деле было трудновато. Охранник, во всяком случае, не поверил. Шагнув вперед, он наклонился и поднял одну из разбросанных по земле бумажек. Когда он выпрямился, держа деньги в руке, и на мгновение оторвал от них изумленный взгляд, его глаза в полумраке встретились с глазами Глеба Сиверова.

– Иногда случаются странные вещи, правда? – сказал ему Глеб и спустил курок.

Пистолет с глушителем негромко хлопнул в пыльной полутьме сарая. Быстро шагнув вперед, Глеб подхватил падающее тело и бесшумно опустил его на землю. Охранник был мертв. Перешагнув через него, Сиверов осторожно выглянул из сарая.

Гамлет все еще возился с замком, с головой уйдя в это бесполезное занятие. Его упитанный приятель, засунув биту под мышку, стоял спиной к Глебу в открытых дверях сортира и, судя по позе, справлял малую нужду. Эти ребята, похоже, считали предстоявшее им дело пустяковым, иначе вели бы себя совсем по-другому. Сиверов поднял пистолет и выстрелил. Между лопаток у коротышки появилось темное пятно, хорошо различимое на фоне белой рубашки. Бейсбольная бита вывалилась у него из-под локтя, коротышка молча упал вперед, и Глеб услышал, как он с глухим деревянным стуком ударился головой о заднюю стенку нужника. Его ноги в кремовых брюках и светлых кожаных туфлях торчали наружу.