Шрифт:
Глава 1
«Ты думал, я свихнусь, обдумывая, что запланировал на сегодня. А у меня все нормально. Ночью переживал, что не смогу все это осуществить, но, как говорится, пока все идет как надо».
Погожим утром, в шесть часов, Уэнделл Най — потерпевший неудачу в огромном городе отец, муж и служащий — быстро шагает по булыжному тротуару, огибающему бруклинский Проспект-парк, дорогие ему места отдыха, беспечно помахивает потрепанным кожаным дипломатом, как любой состоявшийся гражданин, и что-то бормочет в микрофон на шее. Издалека он похож на одного из тружеников, добирающихся ранним утром на работу из пригорода, — на одного из тех, кто говорит по сотовому телефону,
Уэнделл Най подходит к метро, где сливается с толпой первоклассных трудоголиков, спешащих в центр Манхэттена до начала часа пик. Он выглядит человеком, не теряющим зря ни секунды времени, которое можно посвятить потенциально выгодной торговой сделке или сулящим прибыль планам.
«Настоящие работяги из пригорода устроили бы истерику, узнай они, что у меня в дипломате. И дали бы деру».
Он наговаривает на магнитофон, спрятанный в кармане рубашки, обращаясь только к себе и к тому человеку, который, если все получится, прослушает эту запись. «Закон различает преступление, совершенное в порыве страсти, и преступление преднамеренное. А что такое преднамеренное, как не сама холодная страсть? Разве не она долбит тебя месяцами, доводит до бессонницы, превращает сны в кровавые кошмары, заставляет идти следом за незнакомыми людьми на улице, запоминать все входы и выходы, звонить по телефону и представляться вымышленным именем?»
Уэнделл замолкает, так как его нагоняет самый настоящий, простой житель пригорода. Он громко обсуждает по сотовому индекс акций Гонконгской биржи, который, видимо, падает. Энергично шагая, человек проходит мимо, быстро удаляется. Уэнделл продолжает: «Страсть — это связь, и когда сегодня доведу все до конца, ты прослушаешь запись — ты, который никогда не терпел неудач в своей убогой привилегированной жизни, — и запомнишь это. Ночью я стоял у окна, глядя на Манхэттен… на множество холодных огней… и боялся, что утром откажусь от задуманного. Меня переполняло отчаяние. Но потом благодаря тебе я почувствовал, как во мне вздымается страсть, словно я всасывал всю жизненную мощь острова… и знал, что непременно пущу в ход один предмет из дипломата. Надеюсь, ты запомнишь этот день на всю жизнь».
Электроника — чудесная штука. Одно маленькое изобретение полностью меняет способ общения тысяч людей на улице. Ведь было время — и не так давно, — когда вид говорящего с самим собой и размахивающего руками человека вызывал у прохожих столбняк или заставлял побыстрее отойти в сторону.
А теперь лишь немногие из пригородного люда обращали хоть какое-то внимание на Уэнделла, восхищаясь тем, как удобен микрофон на шее — он освобождает руки, во время разговора можно держать газету или пакетик с поджаристыми кремовыми пончиками, а еще можно, держась за поручень в переполненном вагоне подземки, лениво болтать с ребятами, женой, любовницей, водопроводчиком. Уэнделл похож на любого из современных городских жителей, которые рассеянно налетают друг на друга, как машинки с амортизаторами на аттракционе в луна-парке, и громко говорят о каких-то глупостях в коконах своих сотовых телефонов.
«Чем ты занят сейчас, именинник? Трахаешься со своей белокурой подружкой? Разворачиваешь дорогущие подарки? Спишь в своем долбаном старом особняке?»
Он останавливается и выключает магнитофон, чтобы отдышаться. Нерационально выпускать такую бешеную ярость слишком быстро.
Напротив парка, поодиночке и парами, идут мужчины и женщины, которые совсем не думают о том, что в красивых перестроенных особняках или в жилых высотках вдоль Уэст-Проспект-парк может произойти убийство. Эти люди — зримое воплощение успеха — получили все, что может предложить
В новеньких костюмах, пахнущие дорогим мускусом, они являют собой парад самоуверенных хирургов, юристов, издателей и выдающихся журналистов, которые совершают ежедневное паломничество к башням торгового сервиса как источнику своего земного успеха.
«Ты же боишься провала, — шепчет Уэнделл. — Твоя добродушная внешность меня не обманет. Страх поддерживает городскую жизнь. Ты боишься, что потеряешь свои пенсионные сбережения, потому что купил акции концерна Ай-би-эм вместо муниципальных облигаций. Боишься, что твой подросток однажды возненавидит тебя за то, что ты его порол, или за то, что никогда не наказывал как следует, чтобы он понял последствия дурных поступков. Боишься, что босс непременно понизит тебя в должности за промах или упущение, за медлительность вместо напора или за то, что попался ему на глаза, когда он был не в духе».
Город усиливает ощущение неудач. Он как увеличительное стекло несбывшихся ожиданий. Незримые миллионы жителей всегда идут по жизни, бормоча: «Я должен быть лучше. Я мог быть значительнее. Я уже почти знаменит. Почему же я не стал кем-то еще?»
«Но к тебе это не относится, — добавляет Уэнделл, вызывая в мыслях образ ненавистного ему блондина. — Дерьмо собачье, ублюдок, тварь. Легко тебе все досталось».
Сегодня Уэнделл надел новехонькую черную твидовую куртку с кожаными заплатками на локтях, накрахмаленную белую рубашку и галстук Всемирного фонда защиты дикой природы, с симпатичной пандой — эмблемой на позолоченном зажиме. Брюки со стрелками и туфли-мокасины. Густые каштановые волосы с прядями ранней седины расчесаны на пробор и по-бойскаутски наполовину прикрывают уши.
Однако от волнения кажется, что куртка тесна. Глаза — нежная зелень почек на деревьях в парке — олицетворяют вынужденную метаморфозу во что-то неостановимое. Легкие морщины мыслителя на массивном лбу усиливают ложное впечатление о наивности Уэнделла. Но при тщательном изучении, особенно профиля справа, понимаешь, что его бьющий на жалость вид портят небольшие вмятины размером со шляпку гвоздя. Буквально дырочки в костях черепа, скрывающиеся под кожей. Между нижней губой и округлым подбородком розоватый рубец и следы от швов, стягивавших искромсанную кожу.
«За последние недели я много прочел о серийных убийцах, просмотрел хронику, изучил специальную литературу. Когда начинаешь заниматься этими людьми, в глаза бросается одна вещь — они попадаются только потому, что их действия растянуты во времени. Черт, дай тупому полицейскому или любому агенту-идиоту несколько месяцев на поиски, годы на слежку, и он обязательно найдется. Вполне естественно. Я не допущу такой ошибки».
В непринужденной широкой улыбке Уэнделл демонстрирует упругие блестящие щеки, отливающие бумажной белизной, которая остается даже после самого искусного пластического хирурга. Уэнделл не выделялся из общей массы после полученной им страшной травмы лица именно благодаря пластическому хирургу.
Он задерживается на Гранд-Арми-плаза, где поток машин огибает триумфальную арку, установленную в память о Гражданской войне. Во всех пособиях по саморегуляции подчеркивается, что, когда задумываешь грандиозный проект, очень важно уделять внимание повседневным радостям. В последней новинке «Маленькие поступки приносят большие деньги» — бестселлере издательства «Саймон и Шустер» — сказано: «Намечая крупное дело, не давайте логике подчинить себя полностью и не забывайте о ежедневных удовольствиях. Вы удивитесь, как это поможет вам сохранить работоспособность».