Мертвый угол
Шрифт:
— Гранаты собери! — зачем-то шепотом сказал Петру и включил рацию, валявшуюся рядом.
— Бивень, Бивень, я «Медик». Что там у вас?
— Собак стреляем.
— Прекращай.
— Уже закончили, — ответил Петр, наклонившись к рации.
— Держитесь начеку. Могильщик отвязался.
— Вот мы и шмаляем… для острастки.
— Ладно, гляди в оба. Даже «Бройлера» к себе не подпускай. Мочи любого.
— Ясно, — сказал Климов, нарочно приглушая голос, чтоб его не опознали. — Как там, наверху?
— Кобенится контора. Абвер сдался.
— Суки кумовские, — выругался Климов и услышал:
— До связи.
— До связи, — отключил
Петр сложил кучкой собранные гранаты, подхватил два запасных рожка, сказал: «Ни пуха!» и побежал к лестнице.
Центральный кабель находился за массивной стальной дверью.
В горячке боя Климов не заметил сейфовый замок и вынужден теперь был простучать вокруг коробки стены, отыскать перегородку, выложенную из кирпича, и продолбить ее пожарным топором, снятым со щита. Вместо рычага использовал багор.
Забравшись внутрь, отыскал центральный кабель, ярко выкрашенный киноварью и свинцовым суриком, которым красят днища кораблей, подсунул под него связку гранат. Вытащил моток заранее добытого шпагата, привязал к кольцу гранаты и, выбравшись из главного отсека, спрятался за железобетонную опору здания. Привязал шпагат к ноге, покрепче зажал уши и, сосредоточившись на взрыве, мысленно ударил по мячу: дернул шпагат.
Рвануло так, что задрожали стены.
И сразу погас свет.
Выбираясь наверх, Климов в потемках громко крикнул «салам», услышал радостное звучное «алейким», включил рацию.
— «Медик», я «Бивень»… Я «Бивень»…
— Я «Медик»…
— Свет отключился.
— Посмотрим рубильник.
— Стою возле него. Здесь все в порядке.
— Ч-черт! Все не путем! Ни света, ни воды.
— Проклятый городишко.
— Мертвый угол, — сказал «Медик» и пообещал добыть инженера и электриков подстанции. — Через час ждите.
— Позывные те же?
— Нет. Спасибо, что напомнил. Для тебя особый.
— Слушаю.
— Пароль: контора. Ответ: абвер. Повтори.
Климов повторил и отключил рацию.
Все получилось. Света в городе не будет, минимум, дня три. Если не больше. Кабель соплями не склеишь и на дороге его не найдешь.
Мрак ненастной ночи был кромешным.
Климов и Петр обнялись.
— До завтра.
— До сегодня, — сказал Климов и для верности поднес часы к глазам, вгляделся в циферблат. Он был с подсветкой. — Ноль-ноль семнадцать. Первый час.
— Ни пуха!
— Разминулись.
Петр шагнул вбок и растворился в темноте, как призрак.
Глава двадцать седьмая
«Он был великолепен, — подумал Климов о Петре, полном могучего здоровья и феноменальной силы. — Если он и дальше будет столь же четок, яростен и беспощаден, люди будут спасены. По крайней мере, первый пункт намеченного плана будет выполнен».
Он еще раз глянул в ту сторону, куда двинулся Петр, оглянулся на подстанцию — она была мертва, и быстро зашагал по гравийной дороге к шахтоуправлению. После того, как были намечены новые пути по предотвращению теракта и ликвидации главарей банды, Климова охватило странное чувство — и не бесшабашной удали, и не полной вседозволенности, а какое-то безудержно-рискованное чувство внутренней свободы. Так еще бывает, когда соскакиваешь на ходу с площадки мчащегося поезда. Главное, упасть спиной на ветер и не ловить землю ногами. Конечно, он знал, что в окружении «Медика» и неизвестного Зиновия, находятся те, кого
Заметив вдали свет автомобильных фар, Климов резко свернул в сторону, решил дать крюк и выйти к шахтоуправлению от рудника, вернее, от «дробильни». Там его уже искать не будут.
Глаза его уже привыкли к темноте, и он уже стал различать дорогу, по которой шел. Чтоб не попасть в поле обзора едущих в машине, вынужден был спрятаться за бухту ржавой проволоки.
Он понимал, по давнему своему опыту знал, что сейчас террористы смертельно ненавидят друг друга, понимают, что их цели разные, как разной будет и расплата за содеянное, и от этого еще больше хорохорятся, звереют и упорствуют, доказывал свою преданность, единомыслие и решимость действовать по принятому плану. Кого первым заметут, тот покроет остальных: возьмет вину за фейерверк, устроенный в честь смерти, на себя. Иначе — амба. Век свободы не видать. Родимой воли. Уязвленную гордыню лечит ложь. Страх перед своим будущим облекается в форму лютой ненависти к тем, кто живет по совести, богобоязненно, кому не надо думать, как обмануть судьбу, объехать на кривой возмездие, кого не мучает исход разоблачения, суд, приговор, расстрельная статья.
Пропустив мимо себя машину, по виду черный «рафик», Климов перебежками направился к «дробильне». Мрачная железобетонная коробка нечетко прорисовывалась в темени. Дождь со снегом не переставал. Если бы не бронежилет и каска, Климов бы уже промок, а так лишь ощущал влажную ткань «камуфляжа».
Со стороны рудника раздались выстрелы. Короткие, глухие, похожие на пистолетные, затем воздух прорезали две длинные, почти без перерыва, очереди автомата. Грохнул и отдался в ушах эхом дальний взрыв. Затем до слуха донеслись все звуки боя.
«Молодец, Петр, — обеспокоенно подумал Климов. — Только б не утратил осторожность».
В оценке того или иного человека Климову всегда приходилось различать умение быстро соображать и нежелание долго думать. Сказал — сделал, хорошая черта характера, но и опасная. Удачливость рассеяна, а опыт не любит иллюзий. Он сосредоточен. Петр имел слабость: излишне увлекался действием. Даже, когда обстоятельства были против него, он легко плевал на обстоятельства. А чтобы мстить и побеждать, не нужно кипеть злостью. Нужно просто очень много думать.
Услышав звуки боя, Климову нестерпимо захотелось быть у рудника, рядом с Петром, чтоб локоть к локтю, как в горах у «духов», подстраховать его, помочь, отвлечь противника, но сделать это было невозможно: Климов вынужден был выполнять свой план. Да, Петр столько раз спасал его в Афгане, выручал тогда, когда, казалось, смерть сидела на закорках, подгоняла к краю пропасти, арканила, душила и когтила стриженый затылок, но сейчас он выручит Петра немного по-другому: начнет штурм шахтоуправления, оттянет на себя все силы «Медика», его боевиков. Опасных, жестких профессионалов. Да и вообще, когда рассчитываешь только на себя, сложностей меньше. Как будто кто-то помогает одиночкам.