Мешок с костями
Шрифт:
— Речь идет об отцовстве? — В голосе Гарольда слышались как уважение, так и испуг.
— Нет, об опеке. — Я хотел уже предложить ему узнать все подробности от адвоката, которого предстояло найти, но, с другой стороны, отношения у нас сложились доверительные, так что Гарольд имел право узнать все от меня… Рано или поздно он просто потребовал бы от меня изложить мою версию происшедшего, независимо от того, что наговорит ему адвокат. И я отчитался за утро четвертого июля и последующие события. Ограничился, конечно, только Дивоурами, опустив голоса, детский плач и постукивание в темноте. Гарольд прервал меня лишь однажды, когда понял, кто в этой истории определен на роль злодея.
— Ты нарываешься на неприятности.
— В принципе, да. Видишь ли, я решил, что мне надо немного встряхнуться, ничего больше.
— Ты лишишься тишины и покоя, которые необходимы писателю для плодотворной работы. — Строгость и чопорность в его голосе едва не подвигли меня на то, чтобы успокоить его: со мной все будет в порядке, поскольку после смерти Джо я не писал ничего, кроме перечня необходимых покупок. И драчка скорее всего только пойдет мне на пользу. Но я ничего ему не сказал. Потому что принцип клана Нунэнов — никому не открывать душу. И на двери фамильного склепа следует высечь:
НЕ ВОЛНУЙТЕСЬ, У КАЖДОГО ИЗ НАС ВСЕ В ПОРЯДКЕ
Потом перед моим мысленным взором возникли буквы: help r.
— Этой молодой женщине нужен друг, на которого она могла бы опереться. И Джо хотела бы, что я стал ей таким другом. Джо не любила, когда о маленьких людей вытирают ноги.
— Ты так думаешь?
— Да.
— Хорошо, я посмотрю, что можно сделать. Майк… Хочешь, чтобы я приехал в пятницу и пошел с тобой в суд?
— Нет. — Слово это прозвучало очень уж резко, а за ним последовала пауза, не планировавшаяся заранее, но все равно обидная для Гарольда. Поэтому я поспешил умаслить моего агента. — Понимаешь, Гарольд, это дело об опеке будет слушаться в суде в самое ближайшее время. Так, во всяком случае, утверждает мой сторож. Если так и случится, а ты захочешь приехать, я тебе позвоню. Ты знаешь, я всегда готов воспользоваться твоей моральной поддержкой.
— В моем случае, это скорее аморальная поддержка. — По голосу чувствовалось, что к нему вернулось хорошее настроение.
Мы попрощались. Я вернулся к холодильнику и посмотрел на магниты. Они пребывали на тех же местах, где я их и оставил. Вот и хорошо, с облегчением подумал я. Даже призраки должны иногда отдыхать.
Я взял трубку беспроводного телефона, прошел на террасу и плюхнулся в плетеное кресло, в котором сидел вечером четвертого июля, когда позвонил Дивоур. Даже после визита «папули» мне не верилось, что тот телефонный разговор действительно состоялся. Дивоур обозвал меня лжецом: я предложил ему засунуть бумажку с моим номером себе в задницу. Соседи познакомились Я пододвинул кресло поближе к краю террасы. Склон круто уходил вниз, спускаясь на девяносто футов к озеру. Я поискал глазами зеленую женщину, которую увидел, когда плавал, убеждая себя, что все это — напрасный труд, что дерево может показаться женщиной в зеленом платье только в одном ракурсе, да и то при стечении многих обстоятельств. Но здесь я столкнулся с исключением из правил. И мне стало как-то не по себе, когда я понял, что береза, растущая внизу, рядом с Улицей, и с террасы похожа на женщину. Частично это сходство вызывалось засохшей сосной, одна из ветвей которой напоминала руку, но только частично. Сверху белые ветви и зеленая листва создавали некое подобие женской фигуры, а когда ветер шевелил нижнюю часть кроны, листва и ветви колыхались, как длинная юбка.
На предложение Гарольда приехать в «Сару» я ответил отказом еще до того, как произнес слово «нет». И теперь, глядя на женщину-дерево, я знал, в чем причина: Гарольд слишком шумный, Гарольд не ловит полутонов, Гарольд может спугнуть то, что здесь обитает. Я этого не хотел. Да, я боялся, а стоя в темноте на лестнице, ведущей в подвал и слушая удары по гидроизоляции, едва не умер от ужаса, но при этом впервые за последние годы во мне пробудился интерес к жизни. Здесь, в «Саре-Хохотушке», я столкнулся с совершенно новыми ощущениями и не хотел обрывать этот эксперимент в самом зародыше.
Зазвонила лежащая на моих коленях трубка, заставив меня подпрыгнуть. Я схватил ее, ожидая услышать Макса Дивоура или Футмена, его золоченую шестерку. Но позвонил адвокат, Джон Сторроу, который, судя по голосу, только-только, скажем, две недели тому назад, закончил юридическую школу. Однако работал он в фирме «Эвери, Маклейн и Бернстайн» на Парк-авеню, а Парк-авеню, как известно, престижный адрес для адвоката, даже если у него еще осталась пара-тройка молочных зубов. Если Генри Голдэкр полагал, что Сторроу — ас, значит, так оно и было. И занимался он исключительно опекой.
— А теперь расскажите мне, что произошло. — Джон Сторроу подвел черту под прологом, в ходе которого мы представились друг другу и утрясли рутинные вопросы.
Я рассказал, с мельчайшими подробностями, и настроение мое мало-помалу улучшилось. После того как включается счетчик, разговор с адвокатом всегда действует успокаивающе: ты пересекаешь критическую отметку, до которой твой собеседник — просто адвокат, а после — твой адвокат. Твой адвокат всегда погладит по шерстке, всегда посочувствует, в нужный момент что-то запишет в желтый блокнот или кивнет. Вопросы, в большинстве своем, он задает те, на которые ты можешь ответить. А если не можешь, то твой адвокат с готовностью придет тебе на помощь и укажет выход из казалось бы тупиковой ситуации. Твой адвокат всегда на твоей стороне. Твои враги — его враги. Для него ты не говнюк, а уважаемый человек, с которого он готов пылинки сдувать.
— Однако, — вырвалось у Джона, когда я выговорился. — Просто удивительно, что эта история еще не попала в газеты.
— Я как-то об этом не думал. — Но мысль его я уловил. Семейная сага Дивоуров — не тема для «Нью-Йорк таймс» или «Бостон глоуб». Возможно, не тема и для «Дерри ньюс». Но для желтых еженедельников, которые бросаются в глаза в каждом супермаркете, вроде «Нэшнл инкуайер» или «Взгляд изнутри», — золотая жила: Кинг-Конг пытается украсть не красавицу, а невинного ребенка красавицы и уволочь его в свое логово на вершине Эмпайр-Стейт-Билдинга. Отсюда и лозунг — чудовище, руки прочь от крохи! Да, для первой полосы эта история не годиться: нет крови и знаменитостей, но на девятой она будет смотреться очень даже неплохо. Я даже представил себе заголовок, бегущий над фотографиями «Уэррингтонс лодж» и трейлера Мэтти:
КОМПЬЮТЕРНЫЙ МАГНАТ УТОПАЕТ В РОСКОШИ, ГОТОВЯСЬ ОТНЯТЬ ЕДИНСТВЕННОГО РЕБЕНКА КРАСАВИЦЫ
Пожалуй, длинновато, решил я. Я уже не писал, но все равно не мог обойтись без редактора. Печально, но такова жизнь.
— Возможно, на каком-то этапе мы введем их в курс дела, — промурлыкал Сторроу. Я уже понял, что это тот человек, которому я могу довериться, особенно теперь, когда меня разбирает злость. Он, однако, вернулся к нашим делам. — Кого я представляю, мистер Нунэн? Вас или юную даму? Я голосую за юную даму.
— Юная дама понятия не имеет о том, что вы позвонили мне. Она может подумать, что я проявил излишнюю инициативу. Возможно, пошлет меня очень далеко.
— С какой стати?
— Потому что она — янки, янки из Мэна, то есть хуже не бывает. В сравнении с ними ирландец кажется образцом логического мышления.
— Возможно, но в данной ситуации она — жертва. Я думаю, вы должны ей это разобъяснить, то ли по телефону, то ли при встрече.
Я пообещал, что разобъясню. Почему нет? Я знал, что без разговора все равно не обойтись: я должен связаться с ней, потому что взял повестку, доставленную помощником шерифа Футменом.