Мессалина
Шрифт:
Замысел прельстил Мессалину. Она решила, что может много выиграть и мало потерять, ведь в случае провала она сумеет вновь воспользоваться своим влиянием на Клавдия и заставить его действовать в соответствии с ее волей — как она всегда делала со дня их свадьбы.
Мессалина ночевала во дворце, чтобы рано поутру отправиться к Клавдию. Лучи жгучего августовского солнца уже залили кабинет императора, когда туда вошла Мессалина. Клавдий сидел за столом, перед ним лежали папирусные свитки, которые он разворачивал и со вниманием читал. Он повернул к ней лицо — на нем выразились удивление и радость.
— Месса,
— Ты же знаешь, мой Клавдий, я хотела немного отдохнуть, удалившись от дворцовых обязанностей, и насладиться тишиной и прелестью Лукулловых садов.
— Я счастлив, что ты вернулась ко мне.
Она наклонилась и поцеловала его, потом уселась у его ног и приняла серьезный и грустный вид.
— Что с тобой? — спросил он ее, беря за подбородок. — Глядя на тебя, можно подумать, что ты хочешь сообщить мне неприятную новость. Уж не заговор ли опять зреет против нас?
— Очень даже возможно. Я ходила к Барбиллу, астрологу, его способности превозносит весь Рим.
— Тебя тревожит твое будущее?
— Скажи лучше — наше будущее, мой Клавдий. Без тебя и я перестану существовать.
— И что же он тебе предсказал?
— Он начал с того, что мои звезды — в затмении и вокруг меня бродит смерть.
— Смерть? Он как-нибудь это уточнил?
— Он не был настроен уточнять, но я его вынудила. Вот отчего я так встревожена, что даже помешала тебе с раннего утра.
— Ты никогда мне не мешаешь. Но объясни подробно, в чем там дело.
— Он сказал, что не пройдет и тридцати дней, как на меня обрушится большое несчастье.
— Что? До сентябрьских ид?
— Он утверждал, что в этом не может быть никаких сомнений. Ах, Клавдий, я с ума схожу от беспокойства — за нас, за тебя в особенности! — воскликнула она, исступленно обнимая его колени.
— Объясни, ты пугаешь меня!
— И есть чего пугаться! Он категорически заверил меня, что не пройдет и месяца, как мой муж умрет насильственной смертью и я сделаюсь вдовой!
Клавдий содрогнулся и побледнел.
— Месса, быть может, боги пожелали таким образом предупредить меня через этого человека. Именно в сентябрьские иды я намеревался обнародовать новый эдикт. Возможно, он будет плохо воспринят и вызовет беспорядки… или убийцы воспользуются моим появлением перед народом, чтобы убить меня… Нужно отложить это мероприятие на более поздний срок…
— Боюсь, этого будет недостаточно, ведь если он узнал о смерти моего супруга по звездам, значит, она предначертана, что бы ты ни делал. Ты так сведущ в истории, ты знаешь слишком много примеров подобной неотвратимости, чтобы надеяться избежать ее с помощью уловки. И потом, смерть эта, быть может, никак не связана с предстоящим выступлением перед народом.
— Значит, мне и впрямь нет спасения? Я закроюсь во дворце и не буду никуда выходить…
— Так ты не избежишь судьбы. Клавдий, еще я попросила Барбилла уточнить, идет ли речь о тебе, о цезаре. Он сказал, что может утверждать только то, что речь идет о моем супруге, но он не мог назвать имени. Он даже добавил, что видел этого человека рядом со мной в качестве супруга, но ему не показалось, что мы связаны с ним какими-то тесными узами.
— И все же это не так, — заявил Клавдий, с силой сжимая руки Мессалины.
— Конечно. Но вот о чем я подумала. Давай разведемся, и ты не будешь больше считаться моим мужем. А поженимся вновь, когда нам не будет грозить никакая опасность.
— Но ведь он предсказал по звездам смерть твоего мужа! И потом ты же знаешь, что мы не сможем пожениться вновь, только если ты после нашего развода вступишь в брак с другим мужчиной!
— Я подумала об этом. Смотри, Клавдий: ты разводишься со мной, я заключаю новый брак до сентябрьских ид, затем становлюсь вдовой, и вот я — свободна!
— Это чудовищно, Месса. И кто же даст согласие жениться на тебе, зная, что ему грозит столь скорая гибель?
— Полагаю, что такой найдется.
— Кто же он?
— Гай Силий.
— Силий? Я мало его знаю, но, кажется, это человек честный и добропорядочный. Нет, я не могу приносить его в жертву… К тому же я сомневаюсь, чтобы он согласился жениться на тебе.
— Ты заблуждаешься, Клавдий. Этот человек — лицемер. Он не однажды пытался соблазнить меня. Я всякий раз отталкивала его, но он так влюблен, что осмеливался вновь меня домогаться, так что мне пришлось совсем удалить его от себя. Я уверена, что, если я приглашу его в Лукулловы сады, он снова попытает удачи. Я могла бы сделать вид, что я с тобой в натянутых отношениях, что ты собираешься развестись со мной и, как только я стану свободной, соглашусь выйти за него замуж.
— И тогда он станет мужем, которому уготована смерть? — заключил Клавдий, тряся головой.
— Именно так.
— Моя совесть не позволяет мне пойти на такую сделку.
— Клавдий, ты император, и твоя жизнь стоит в тысячу раз дороже, чем жизнь любого гражданина Рима. И еще дороже она для меня. Этот человек задумывал прелюбодеяние, он предал своего властителя. Смерть будет ему заслуженной карой. Ты отправлял на казнь за куда менее тяжкие проступки.
— Это верно… — согласился Клавдий, и в голосе его прозвучала растерянность.
— Мой Клавдий, тебе достаточно подписать акт о разводе, а дальше предоставь действовать твоей возлюбленной супруге. Я берусь уговорить этого Силия… Разумеется, мне надо покинуть дворец и поселиться, например, в Лукулловых садах, но мысленно я буду с тобой, как была эти последние дни. Это даже хорошо, что я некоторое время находилась вдали от тебя. У людей будут основания предполагать, что мы в плохих отношениях, и тем легче они поймут, отчего я так скоро вновь выхожу замуж. Однако действовать надо быстро, до сентябрьских ид. О! Я так боюсь, как бы они не стали твоими мартовскими идами! Знай, мой Клавдий, что Мессалина готова на все, чтобы спасти твою драгоценную жизнь. Если понадобится, я даже стану принадлежать моему новому супругу, чтобы боги не распознали обмана, хотя одна мысль об этом внушает мне отвращение. Да, пусть я окажусь вдалеке от тебя, пусть даже меня сошлют на какой-нибудь пустынный остров, чем я буду жить с сознанием того, что не все сделала для спасения твоей жизни — жизни отца моих детей. Видишь, я даже с легким сердцем оставляю этот императорский венец, чтобы сохранить тебе жизнь, и, если понадобится, я оставлю его навсегда, потому что для меня нет ничего важнее благополучия моего императора и человека, к которому я отношусь с самой большой нежностью.