«Мессершмитты» над Сицилией. Поражение люфтваффе на Средиземном море. 1941-1943
Шрифт:
С чувством большого оптимизма я покинул его штаб и отправился обратно в свою группу. Однако в то время, как я был далеко, произошло ужасное: персонал группы был включен в полевую дивизию люфтваффе, которой заткнули участок фронта, прорванный советскими войсками между Ржевом и Вязьмой. И офицеры, и рядовые успешно и храбро защищали выделенный им сектор, хотя не были обучены и не были оснащены для боевых действий в качестве пехоты в морозных субарктических условиях. В ходе одной из ночных атак русские смогли вклиниться в удерживаемый группой сектор, идя со штыками и ручными гранатами на штурм неопытных обороняющихся. На рассвете наши люди смогли отбить потерянные позиции и получили обратно своих погибших, чьи трупы были заморожены на убийственном холоде, они были изуродованы прикладами винтовок до неузнаваемости. Среди убитых были четыре пилота, молодые офицеры, включая адъютанта, некоторые из них – наиболее эффективные члены моей группы. Инспектор истребительной авиации выполнил свое обещание освободить нас от роли пехоты. Мы прибыли в Восточную Пруссию и вскоре были перевооружены «Ме-109» новой модификации. Однако потери среди личного состава сказывались еще долго, и прошли месяцы, прежде чем группа восстановила прежние стандарты технического обслуживания и боеспособность.
Тот разговор с моим начальником, человеком, уважаемым каждым летчиком-истребителем,
– То, что рейхсмаршал требует от летчиков-истребителей, бесчеловечно! – начал я. – Он не понимает, что непрерывные боевые вылеты могут истощить физические и нервные ресурсы человека. А если понимает, то это его не волнует.
Генерал знал это, но, в силу своего твердого характера, не мог признать.
– Вам знакома обстановка в рейхе, – сказал он. – Сентиментальные соображения соответствуют ей теперь меньше, чем когда-либо.
– Вы можете называть их сентиментальными, господин генерал-майор, но скоро у вас не останется истребительной авиации, если верховное командование люфтваффе будет игнорировать тот факт, что мы люди, а не машины.
– Кого вы имеете в виду, когда говорите все это? – ответил он горько. – Вы действительно полагаете, я не знаю того, что можно и чего нельзя требовать от вас? Воздушная битва против Англии, которую мы проиграли самым унизительным образом, повлекла за собой слишком большие жертвы. Вы знаете так же хорошо, как и я, что мы потеряли много очень опытных парней, которые погибли или закончили свой путь в лагерях для военнопленных. Однако вы, пилоты, достаточно долго относились ко многим вещам слишком легко. Вы были испорчены как войной на Востоке, так и легкими победами в ходе головокружительного наступления Роммеля на Александрию. Теперь вы со страхом обнаружили, что славы, которая легко дается, больше нет, и все, что осталось, – это ежедневные воздушные бои с непреклонной готовностью вести их из последних сил.
– Вы должны простить меня, господин генерал-майор, но я предлагаю немного упростить вопрос. «Бои из последних сил» – это не то, что вы можете ожидать ежедневно. Я уверен, что вы не нуждаетесь в немецких камикадзе. В конце концов, главная ценность летчика-истребителя в его умении выжить, несмотря ни на что, и в возможности сбивать противника завтра, так же как и сегодня. Вы говорите, что мы легко добивались славы. Я думаю, что Верховное командование соответственно всегда делало так, чтобы нам хватало трудностей. Наши части заплатили большими потерями за дни больших успехов, так же как и за Битву за Англию. Когда дела шли хорошо, наши победы смаковались и мы превращались в суперменов и национальных героев, пожинавших почести, какие только были. Это абсолютно удовлетворяло Верховное командование, поскольку любой из нас, в силу своего возраста, должен был жаждать успеха. Теперь же, когда наши победы и успехи стали редкими, командование ругает нас за то, что мы добивались всего слишком легко. Когда погибли Марселль [61] и Мюнхенберг, еще ни один «лайтнинг» и ни одна «Летающая крепость» не появились над Северной Африкой, и легкие победы, о которых вы говорите, можно было одерживать. Однако и эти двое, лучшие пилоты среди тех, которых мы имели, погибли. Проблема достигла существующих размеров не потому, что мы стали ненастойчивыми или трусливыми, а потому, что люди не могут сражаться без остановок, подобно роботам, которых можно выбросить, когда их пружину нельзя больше заводить. Именно поэтому мы ничего не способны сделать дальше. Вы, конечно, не думаете, господин генерал-майор, что мы можем бить парней из Техаса, таких свежих и отдохнувших, на наших добрых старых «сто девятых» просто потому, что мы потомки воинственных людей с воинственной историей, смелые, бесстрашные и агрессивные? Конечно, мы на милю впереди них с точки зрения опыта, но наши ветераны теперь – скорее изношенные, обветшалые машины, для обслуживания или восстановления которых ни у кого нет времени. Большинство из них были в так называемом «действии» в течение трех с половиной лет, на протяжении которых совершали по одному, а иногда по нескольку боевых вылетов в день. Они делали это потому, что не было альтернативы. Любой, имеющий чувство собственного достоинства, не будет стоять в стороне, в то время как его товарищи делают грязную работу. Вы сказали бы, господин генерал-майор, что командир эскадры, который продолжает вести свою часть, потеряв в воздушном бою глаз, делает это из тщеславия или потому, что считает себя не подходящим для штабной работы? Или что это вы заставляете командира с раздробленной рукой воевать, привязав ее к рычагу сектора газа? Он всегда мог сказать «у меня нет больше сил», и никто не подумал бы о нем ничего плохого.
61
Командир 3-й эскадрильи 27-й истребительной эскадры гауптман Ханс Йоахим Марселль погиб 30.09.1942 г. Во время боевого вылета в район Эль-Аламейна на его «Bf-109G-2» неожиданно загорелся двигатель. Теряя высоту и задыхаясь в едком дыму. Марселль все же смог дотянуть до расположения немецких войск. На высоте около 200 м он покинул кабину «мессершмитта», но, ударившись о хвостовое оперение падающего самолета, получил смертельную травму головы. На счету Марселля были 158 побед, и он стал самым результативным пилотом люфтваффе, действовавшим против союзников в Северной Африке.
Меня вдруг внезапно осенило, что я могу так говорить с генералом только потому, что мы ровесники, еще потому, что он должен чувствовать то же самое, что и я. Он добился первых успехов в ходе Битвы за Англию и развил тактику воздушного боя вместе со своим предшественником [62] . В течение долгого времени он молчал, потягивая свою черную сигару и, очевидно, размышляя над моей речью.
Затем он спокойно, словно обсуждал погоду, ответил:
– Все, что вы говорите, верно и в то же время неверно. Вы критикуете высшее командование и рейхсмаршала, но так же, как и я, знаете, что есть упущения, которые никогда не могут быть исправлены. Вы описываете верхние и средние эшелоны командования как далекие от реальности и утверждаете, что они не понимают «вашу» или, скорее, «нашу» войну. Но где им взять опыт современной воздушной войны, если командиры истребительной авиации отказываются служить в штабах и Генеральном штабе? В высшей степени спорно, что они могут хорошо служить своей стране, когда каждый лишь наполовину пригоден для действительной службы. Подразделение, которое управляется с отчаянным фанатизмом, но со слабыми силами и плохими нервами, – это плохо управляемое подразделение, Штейнхоф. Посмотрите, с чем я сам сталкиваюсь: добиваюсь немедленного увеличения истребительной авиации и
62
Оберст Вернер Мёльдерс, который с 7.08.1941 г. занимал должность инспектора истребительной авиации, погиб 22.11.1941 г., когда «Не-111», на котором он в качестве пассажира летел из Крыма в Берлин, разбился в районе Бреслау (ныне город Вроцлав, Польша).
– Но тогда, господин генерал-майор, это невозможно, – перебил я взволнованно. – Как мы можем создать большее число эскадр и групп и освободить для штабной работы опытных командиров, если их и так не хватает?
– Я сейчас только сказал, что дело, которое не было завершено, уже никогда не может быть сделано хорошо, по крайней мере в роде войск, который, словно пожарная команда, должен быть постоянно начеку, поскольку всегда найдется пожар, который необходимо тушить. Не спрашивайте меня, как достичь невозможного. Наши резервы еще не исчерпаны; мы можем переучить пилотов бомбардировщиков и использовать их большой опыт, есть и много других вещей, которые можем испробовать. Но, несмотря на все препятствия, мы должны получать реальный результат. До сих пор мы терпели неудачи в атаках «Летающих крепостей», самого эффективного оружия противника. Рейхсмаршал разгневан из-за этого, и это справедливо. Вы все должны сконцентрироваться на одной, и только одной цели – сбивать бомбардировщики. Забудьте об истребителях. Единственная вещь, которая имеет значение, – это уничтожение бомбардировщиков и десяти членов экипажа внутри каждого из них.
Это, думал я, еще вопрос: прав или нет рейхсмаршал, гневаясь на наши предполагаемые провалы. Когда враг получил новое всесильное оружие, чье развертывание было предсказуемо и которым, еще лучше, надо было обеспечить собственную сторону, нет никакого смысла обвинять солдат, которые с самого начала беспомощны перед ним. Но было бесполезно ссылаться на это в споре с генералом, поскольку он это отлично знал сам. Надо было, чтобы кто-нибудь сказал об этом рейхсмаршалу, но, вероятно, ни у кого не хватало смелости сделать это.
И тогда я сказал:
– Истребительная авиация есть истребительная авиация, господин генерал-майор. Летчики-истребители обучены вести бой, и они, как ожидается, будут это делать всякий раз, когда есть возможность. И тут ничего нельзя изменить. В ходе Битвы за Англию я, на свой грех, принадлежал к группе, чья исключительная задача состояла в прикрытии бомбардировщиков над Лондоном и Южной Англией. Я не могу придумать более идиотское занятие для летчика-истребителя, чем эти челночные полеты к Лондону и обратно. «Держитесь около бомбардировщиков любой ценой, – строго приказали нам. – Не вступайте в бой со „спитфайрами“. Не поддавайтесь соблазну атаковать их, даже когда они находятся в идеальном положении. Оставайтесь с бомбардировщиками». Это вбивалось в нас бесконечно. И если человек это делал шестьдесят раз, как я, если он покорно летел рядом с «хейнкелями» и «дорнье», которые на высоте между 7600 и 8200 метрами ползли в темпе пешехода, если он время от времени видел вверху над собой сверкающие конденсационные следы собиравшихся «спитфайров», которые были предупреждены дальними пеленгаторами и ждали эту процессию над Дувром, если он видел усмешки их пилотов, когда они пролетали около него, пока не пришло время нанести удар сначала по эскорту, а затем по бомбардировщикам, – если человек испытал все это, как он может не иметь сомнений в проницательности Верховного командования?
Я на мгновение сделал паузу, на случай, если генерал захочет сказать что-нибудь, поскольку он сам над Англией играл в эту подрывавшую моральный дух игру. Однако он молча смотрел на меня, и у меня сложилось впечатление, что он ждет, когда я продолжу.
– Тогда на Восточном фронте, где кризисы, казалось, следовали друг за другом почти непрерывно, мы получили строгие инструкции ограничиться штурмовками наземных целей, используя пушки и пулеметы, и воздержаться от «дурацкой» практики сбивать самолеты. Мои протесты против такого метода повышения морального духа наших войск были столь же бесплодны, как и мое стремление заставить штаб авиакорпуса понять, что уничтожение советского бомбардировщика или «Ил-2» принесет больше помощи армии, чем захватывающая стрельба из пушек над головами пехотинцев, которые, возможно, выражали ликование, бросая свои кепки в воздух. Но когда опытные и надежные пилоты несколько раз сбивались, пораженные пулями из каких-то идиотских винтовок, мой критицизм усилился, хотя я признаю, что часто переступал черту. И сегодня, господин генерал-майор, сегодня наши инструкции: «Уничтожайте бомбардировщики, не беспокойтесь об истребителях». Тогда мы хотим спросить, почему, после того как нам явно приказывали сбивать их, мы не делаем этого.
– Как выдающийся пример, они держат перед нами воздушный флот «Рейх» [63] . Но они, кажется, забывают, что мы здесь, прежде чем добраться до бомбардировщиков, сначала должны сцепиться с истребителями с Мальты и Пантеллерии, которые всегда имеют достаточно топлива. Что случится, когда американцы получат возможность использовать эскорт истребителей при налетах на рейх? И что, тогда там не будет таких же криков и скрежетания зубами?
– Ага, – неожиданно вставил он замечание, – так вы полагаете, что эскорт истребителей выполняет определенную задачу! Она состоит в том, чтобы позволить бомбардировщикам беспрепятственно приблизиться к цели и сбросить бомбы. Но когда обе стороны делают одно и то же, это не то, что нужно, поскольку решающим фактором будет удача. И она, как это ни прискорбно, сейчас находится на другой стороне. Вы думаете, что я слепой и не вижу, что создавать эффективную противовоздушную оборону Сицилии – безнадежное дело? Помимо явного численного превосходства, нападающие имеют все другие преимущества. Но это не освобождает вас от обязанности принять новую тактику. Если испытываешь нехватку материальных ресурсов, чтобы противостоять новому оружию, то должен попытаться сделать это путем новых способов боя. Вы должны сконцентрировать ваши немногие оставшиеся боеспособные самолеты и должны сбивать бомбардировщики. Может быть, американцы и британцы смогут возвращаться после таких мясорубок, но однажды у них не останется людей, если вы будете продолжать утилизировать их экипажи.
63
Штейнхоф допускает неточность. Формально воздушный флот «Рейх», в чью задачу входила ПВО территории Германии, был сформирован 15.02.1944 г., то есть через полгода после описываемых событий. Летом 1943 г. эту задачу выполняло командование люфтваффе «Центр».