«Мессершмитты» над Сицилией. Поражение люфтваффе на Средиземном море. 1941-1943
Шрифт:
Он вопросительно смотрел на меня, как если бы я знал ответ. Я задался вопросом, знал ли его сам инспектор истребительной авиации. Однако как командир Фрейтага я должен был ответить:
– После Сталинграда и мыса Бон я получил все, что хотел, – и героическое сопротивление, и опрометчивые вылеты. Если нам и удастся вовремя убраться отсюда, мы убедимся, что в этом случае каждый достигнет материка, даже если это будет означать, что нам придется взорвать все, что мы не сможем захватить с собой.
– Но как мы собираемся пересечь Мессинский пролив?
Командиры групп, эскадрилий и их пилоты стояли полукругом в пустом капонире, примыкавшем узким концом
Понимая, что распоряжения относительно вылета фактически не содержали ничего нового и что летчики достаточно опытны в процедурах взлета, набора высоты и фазы перед перехватом противника, чтобы избежать тактических или летных ошибок, я с тревогой отметил, что небрежность возросла и что некоторые из них больше не были столь внимательны к деталям, как требовалось. Я чувствовал, что должен вбить в них основные принципы, которыми было необходимо руководствоваться в ходе всего вылета от взлета до посадки, сообщить, что я вижу их действия вблизи и замечаю, насколько их летная дисциплина ухудшилась.
– Мы взлетаем, – сказал я, – как только пеленгаторы сообщат о подходе врага. Я буду вести все формирование северо-западным курсом так, чтобы мы могли достигнуть высоты атаки без встречи с истребителями.
Но сначала одно или два замечания о взлете. Я хочу, чтобы вы взлетали в насколько возможно плотном строю, чтобы мы не тратили весь день, сортируя затем вас. Как только я начну выруливать на старт, отсюда начнут выстреливаться сигнальные ракеты, пока штабное звено и 1-я группа не поднимутся в воздух. Лишь тогда 2-я группа начнет взлетать в противоположном направлении.
Я буду набирать высоту на минимальной скорости в левом пологом развороте и не стану ложиться на курс до тех пор, пока группы не займут свои позиции. И на этот раз, господа, я хотел бы, чтобы эскадра формировалась без каких-либо крутых виражей или проскоков. Я хочу видеть вас всех на курсе в безупречном строю в пределах пяти минут после взлета.
Я добавил несколько замечаний относительно соблюдения летной дисциплины и подумал, не должен ли назвать фамилии тех людей, которые, как я знал, летали настолько небрежно, что имели тенденцию отставать; часто они задерживались позади формирования и тем самым портили всю атаку. Но, поразмыслив, я решил, что слишком много замечаний, вероятно, только ожесточат их. Кроме того, я знал, что некоторые из них просто не были способны действовать лучше.
– Каждая группа выделит одно звено для прикрытия сверху. Верхнее прикрытие должно лететь не менее чем на 600 метров выше формирования и немедленно спикировать, чтобы защитить его в случае атаки «спитфайров» или «лайтнингов».
Фактически я должен был приказать, чтобы они избегали боя с истребителями и ограничились атаками бомбардировщиков. Но что мы должны были делать, если истребители вынудят нас вступить в бой? Наше формирование было так смехотворно мало, что любая тактика, разработанная, чтобы связать напавшие истребители с тем, чтобы основная часть смогла прорваться к бомбардировщикам, была обречена на неудачу.
Я остановился, поскольку в бараке зазвонил телефон.
– Да, – услышали мы крик Корна, – да, понятно, летят на север!
Он появился в окне с пистолетом «Вери» в руке.
– Срочный взлет, господин майор! Тяжелые бомбардировщики к югу от Комизо, летят на север с эскортом истребителей.
Срочный взлет. Эти слова немедленно вызвали цепочку рефлекторных действий, в которые не было никакого сознательного вмешательства мозга. Фрейтаг исчез словно молния, и я тоже бросился к своему самолету. На бегу я продел голову в спасательный
Моя машина стояла на солнце, и я почувствовал, как металлическая обшивка обжигает мне руки, когда схватился за край кабины, забираясь в нее. Два механика стояли наготове, чтобы запустить инерционный стартер. Во время срочного взлета слова не тратились впустую – все делалось автоматически. Если лидером был командир эскадры, то ему следовало оказаться первым в воздухе.
Я потерял счет, сколько раз участвовал в этой гонке со временем. Прохождение предполетной муштры с ее перемешанной последовательностью операций влекло за собой ряд более или менее автоматических действий. Что каждый думал в течение этого времени? Должно быть, это было что-то из единственной мысли – надежды, что, возможно, они не разнесут вас на части на земле или что не будут атаковать вас на взлете…
В течение этих долго тянувшихся секунд я иногда шептал: «Ремни парашюта – шлем – стартер – быстрее, быстрее – закрыть фонарь – быстрее, быстрее…», пока двигатель не запускался и не снимал напряжение. С работающим двигателем вы могли кое-что сделать – могли вырулить, взлететь, лететь и стрелять! Любой летчик скорее бы предпочел рискованный взлет под падающими бомбами, чем сидение в траншее.
Я сидел в своей стеклянной духовке. Я тяжело дышал после того, как мой спринт и скорость, с которой я устроился на своем парашюте [81] , заставили пот буквально градом литься по лицу, груди и спине. Справа от меня, на самолете Штрадена, начал поворачиваться винт. Двигатель немедленно запустился, и облако пыли, сухой травы и листьев стало завихряться позади, окутывая машину Бахманна.
81
Система подвески парашютов у пилотов, летавших на «мессершмиттах», была такой, что летчик в кабине сидел на парашютном ранце. В то же время, например, у пилотов «фокке-вульфов» ранец парашюта находился за спиной.
Как только мой двигатель заработал, я закрыл фонарь и порулил вперед. Сухая пыль поднялась в ясный летний воздух подобно внезапной песчаной буре и закрыла обзор на юг. Я сигнализировал человеку с пистолетом «Вери», дал полный газ, отдал ручку управления от себя и теперь увидел все летное поле, лежавшее передо мной. Из пылевой завесы появлялись силуэты «мессершмиттов».
Я приказал, что Фрейтаг и его группа должны начать выруливать на старт, как только штабное звено поднимется в воздух. Едва я оторвался от земли, были выпущены зеленые ракеты «Вери», показывавшие, что звено командира эскадры в воздухе.
С двигателем, работавшим на максимальных оборотах, указатель скорости показывал более 100 километров в час, «Ме» оторвался от земли. Уголками глаз я видел Бахманна и Штрадена, поднимающихся за мной. Убрать шасси, большой шаг винта, убрать закрылки. Тогда же я убрал газ, чтобы в плавном левом развороте собрать позади себя всю группу. Я почувствовал облегчение, что снова был в воздухе. После сомнений относительно того, сумеем ли мы взлететь невредимыми, теперь наступил непродолжительный период беззаботного полета. Мы избежали бомбежки на земле, но еще не перехватили врага в воздухе. Каждый мог сконцентрироваться на технике пилотирования, на навигации и обмене сообщениями с офицером управления, но этот короткий момент быстро закончился, и уже глаза людей начали обшаривать небо, чтобы не пропустить внезапное нападение.