Месть Аскольда
Шрифт:
Ярослав понимающе кивнул.
— Только возьми с собой кого-нибудь, — сказал он. — А то всякое может случиться.
— Нет. Одному сподручнее. К тому же у меня штуковина одна имеется, — Аскольд извлек из кармана пайцзу Всеволода.
— Надежное прикрытие, — рассмеялся Ярослав. — И все же береги себя, на рожон не лезь.
На следующий день, едва начало светать, Аскольд двинулся в путь. В такую рань, когда земля только пробуждается, а воздух, пропитанный утренней прохладой, вливает поток новых сил, конь под Аскольдом бежал легкой, непринужденной рысью. Где-то кричали петухи. Им вторили собаки. Морава стала
«Люди, живите мирно, берегите каждый свой день! Смотрите, как он замечателен!»
А вот думать о мире у Аскольда не получалось. Очень хотелось повернуть коня и скакать, скакать, пока не предстанут перед глазами толстые приземистые стены замка, которые прячут его дорогую! Прижать бы сейчас ее к груди, а потом смотреть, смотреть на нее, не выпуская из рук ее теплые, нежные, шелковистые пальцы…
Путь проходил без каких-либо происшествий. Ничего подозрительного. За целый день не встретилось ни одного человека. Мир словно вымер.
Переночевав возле бойкого безымянного ручейка, Аскольд по утречку решил проехать еще немного вперед, а затем повернуть назад. Миновав ближайший околок, он вдруг увидел невдалеке трех всадников. Отступив назад, к лесу, принялся за ними наблюдать. Один — грузный, боком сидящий на лошади человек, — показался знакомым. «Где же я его видел?» Неожиданно вспомнился Таврул, который, показав в свое время на этого всадника, назвал его главным ханским полководцем. «Неужели Субудай? Хотя… Пускай подъедут поближе… Он! Точно он!..» Сердце бешено заколотилось. Их трое. Он один.
Не знал Аскольд, что одним из главных правил мудрого монгольского полководца было лично осмотреть местность, прилегающую к стенам крепости противника.
Времени на раздумья не было. «Уйдут!»
— Эх, была не была! Где наша не пропадала! — подбодрил себя Аскольд и, стегнув коня, выхватил на ходу колчан.
Стрела вонзилась одному из всадников в спину. Тот взмахнул руками и свалился с лошади. Увидев это, его спутники принялись что есть мочи нахлестывать лошадей, стараясь поскорее покинуть опасное место. Решили, видимо, что напоролись на засаду противника. Аскольд кинулся в погоню. Сопровождавший Субудая воин время от времени стрелял из лука, и, надо признать, порой довольно метко. Одна стрела пропела над ухом козельца, а вторая застряла в рукаве и теперь пощипывала кожу. Выстрел Аскольда достал и этого воина. А вот конь под полководцем оказался хорош. Расстояние между двумя скакунами почти не сокращалось, а стрелять Аскольд не хотел: надо взять Субудая живым, чтобы потом торговаться с Батыем!
Погоня продолжалась, а победой пока и не пахло. Вдобавок возникла опасность наткнуться ненароком на татарский разъезд. Надо было срочно что-то предпринимать. И Аскольд решился. Нещадно загнав лошадь, он взобрался на холм, благодаря чему резко сократил расстояние. Поняв это, беглец мгновенно изменил направление, устремившись к видневшимся невдалеке зарослям кустарника и низкорослых деревьев.
«Решил скрыться там», — догадался Аскольд и принялся еще сильнее нахлестывать бедное животное.
Он ворвался в мелколесье следом за монголом. И сразу увидел, что тот вместе с конем судорожно бьется в трясине. Козелец едва успел поднять на дыбы своего скакуна, чтобы не составить им компанию. Когда он осторожно подъехал к краю болота, Субудай уже погрузился по плечи. Его коня, издавшего предсмертное ржание, трясина поглотила полностью…
Аскольд выхватил меч и начал истово рубить ближайшую осинку. Обрубив сучья, он на животе подполз к монголу и протянул ему один конец.
— Держись! — крикнул козелец и потянул лесину на себя.
Но то ли ослабел монгол, то ли мокрое дерево оказалось скользким, только вырвался спасительный конец из рук Субудая. Старик посмотрел на Аскольда долгим благодарным взглядом, и болото приняло в свои недра очередную жертву. Аскольд в сердцах отбросил лесину и, выбравшись из осинника, тяжело опустился на траву. Жалко ему стало отчего-то человека, столь нелепо погибшего…
Пока козелец занимался подготовкой к будущему сражению с татарами, кое-кто в тевтонском замке вынашивал совсем иные планы. Рудольф после встречи с супругой своего товарища и спасителя буквально не находил себе места. Куда бы он ни шел, о чем бы и с кем бы ни говорил, перед глазами стояла Всеславна. Поначалу он еще старался избавиться от этого наваждения, но настырное чувство, исчезнув ненадолго, возвращалось с новой силой. А возобновившиеся после выздоровления Маргариты совместные конные прогулки еще более тому способствовали.
Рудольф долго думал, как ему поступить, и решил все же признаться гостье в любви. Не объяснив причины, он попросил сестру задержаться на некоторое время дома и присоединиться к ним со Всеславной чуть позже.
Княжна и племянник магистра выехали из замка вдвоем. Занятый мыслями, какие слова лучше подобрать, он не заметил, как изменилось вдруг настроение спутницы. Всеславне не хотелось оставаться наедине с юношей. Ее женское сердце отлично чувствовало его намерения.
Молодым людям встретилась поляна, сплошь покрытая цветами. Рудольф предложил подождать Маргариту здесь и подал Всеславне руку. Женщина охотно согласилась, поскольку обожала цветы. Они напоминали ей те далекие и счастливые дни, когда она жила в Козельске.
Рудольф, зная, что Всеславне нравится плести венки, нарвал ей целую охапку цветов. И она, забыв обо всем, всецело отдалась любимому занятию. Когда первый венок был готов, она, примерив его, шутливо спросила:
— Ну как, похож мой венок на корону?
Рудольф упал перед ней на колени.
— Ты — богиня! — воскликнул он. — Прости меня! Я не знаю, что с собой делать, но я люблю тебя! Я не могу жить без тебя! Я предлагаю тебе руку и сердце. Будь моей! Мы уедем в Рим. Я богат. Мы купим там поместье. А что тебя ждет с Аскольдом?.. Да, конечно, он мой друг, и по отношению к нему я, наверное, поступаю плохо. Но я люблю тебя. Я бы никогда не уехал от тебя, как он! Где его любовь? Да у него ее просто нет!..
Всеславна резко вырвала свою руку из его ладоней и, торопливо поднявшись, быстрой походкой направилась к лошади. Словно какая-то сила подняла ее над землей и бросила в седло. Натянув поводья пляшущего коня, она гневно взглянула сверху на Рудольфа:
— Я запрещаю тебе говорить на эту тему! Я люблю Аскольда. Он честный, порядочный человек. Он любит меня, любит свою землю. Поэтому он — там, лицом к лицу с врагом! И ничто, слышишь, ничто не сможет нас разъединить! Прощай!.. — она стегнула коня.