Месть Демона
Шрифт:
Идея сделать такой нож возникла у меня после рассказа тренера о том, как в давние времена изготавливали оружие самураев. Тогда все было строго индивидуальным: меч, кинжал, копье подгонялись под руку, рост и манеру боя.
Мой нож был уникален, второго такого просто не существовало. Он создан для меня и мною самим. Когда я брал его в руки, то сразу переставал замечать, а для этого пришлось долго возиться с балансом. Лезвие ножа темно, как ночь, оно не дает отблесков. Это оружие настоящего воина, созданное для боя, а не для уличных драк.
Я не беру его с собой
Как нож оказался на лестничной площадке? На этот вопрос у меня не было ответа. Я никому не рассказывал о тайнике…
Я взглянул на бурый порошок, и у меня почему-то мелькнула мысль, что если сделать анализ засохшей крови, то окажется, что она той же группы, что у покойного Владимира Шарафутдинова. Странное ощущение, что Шарика убили моим ножом, не проходило.
Звуки тают, исчезая,оставляя тишинуВ ней хранится память мира.И рожденье вселенной.Как начало нас самих.Я еще раз прислушался, но не услышал ни удаляющихся шагов, ни стука закрывающейся двери подъезда, словно тот, кто подбросил нож к двери, ушел, проскользнув сквозь стену, или… нож всегда лежал здесь.
Это было непонятно. Я пожал плечами, спустился вниз до двери подъезда и, все так же недоумевая, вернулся к себе. Запер дверь и стал отмывать нож под струей теплой воды, хотя знал, что удалить всю кровь до последней молекулы невозможно. От ножа надо немедленно избавляться, он веская улика против меня.
Но этот нож давно стал частью меня: слишком долго я его делал, вкладывая всю душу.
Я подтянулся и осмотрел тайник, ища следы взлома. Ничего не нашел и еще больше расстроился.
Тайник был устроен на заваленных старыми вещами антресолях, за фальшивой задней стенкой. Найти случайно его невозможно, слишком неудобно добираться. Надо подставить стол, затем стул и по ним влезть на антресоли с ногами, иначе не дотянешься, и только потом, аккуратно отодвинув рухлядь, нажать в определенное место на задней стенке, тогда она отойдет. Не думаю, чтобы это мог сделать кто-то кроме меня, и не оставить следов.
Все сходилось к тому, что достать нож мог только я — второе мое «я»…
Следовательно, и Шарика убило оно. Это было скверное известие, у меня похолодело все внутри, а сердце больно защемило. Неприятнее всего то, что кто-то знал об этом, иначе не подбросил бы мне окровавленный нож…
Не то, чтобы я испугался. Живя неопределенной двойной жизнью, поневоле привыкаешь ощущать себя больше мертвым, чем живым, а разве мертвые страшатся чего-то?
— Каждое утро думай о том, как надо умирать. Каждый вечер освежай свой ум мыслями о смерти. И пусть так будет всегда. Воспитывай свой разум. Когда твоя мысль постоянно будет вращаться около смерти, твой жизненный путь будет прям и прост, пробормотал я, как молитву слова из кодекса воинов.
Когда вы
Когда вы задаётесь вопросом: есть или не есть? — лучше не ешьте.
Когда вас мучит вопрос: умереть или не умереть? — лучше умрите…
Когда-то я впитывал в себя каждую фразу, потому что был уверен, что скоро умру. Считал свое второе «я» психической болезнью — несправедливой, неизлечимой и смертельной.
Мне нужно было утешение, и я его нашел в кодексе воинов. Не идти же к родителям, чтобы посоветоваться, как мне жить так, чтобы одновременно готовиться к смерти?!
Когда я впервые прочитал этот отрывок, для меня он стал самым настоящим откровением:
…Смерть посещает всех: великих и малых. Смерть настигает вас, не считаясь с тем, готовы вы к ней или нет. Не все люди думают о смерти, и делают хотя бы минимальные приготовления. Однако если склонны считать, что переживете всех, вы ошибаетесь. Такие мысли вводят в заблуждение и вас и других. Смерть подкрадывается к вам, в то время как вы обдумываете далеко идущие вперед планы…
Разве это сказано не для меня?
Я уже давно не обдумываю далеко идущие планы. Обычно рад тому, что удается прожить вечер, утро, день и снова встретить приближение ночи.
Я ощущаю жизнь, как приговоренный к скорой смерти, поэтому воспринимаю ее полностью, без прикрас, в ее ветхих одеждах, могущих обмануть своими яркими красками только наивных. Я-то давно знаю, что таится в тишине улиц и кто дышит у меня за спиной.
Когда живешь в ожидании смерти, повсюду видишь ее приметы — человеческую жадность, страх, ложь и подлость…
О моем ноже знало всего три человека в городе. Один из них, по горестной иронии, сам Шарик. Он и мой друг Слава Рыбкин видели, как я делал нож. Слава погиб в армии в результате несчастного случая — или не очень несчастного: обстоятельства смерти были донельзя странными, а свидетели — солдаты путались в показаниях, и чувствовалась за ними чья-то властная рука. Армия есть армия, она умеет убивать и прятать следы своих преступлений под завесой государственной тайны…
Еще его видела Ольга. Я показал ей нож, когда она пришла ко мне в гости.
Это был случайный визит и единственный — лучший вечер в моей жизни.
Я смотрел на девушку и весь лучился обожанием. Горестно вздыхал, бессвязно и много говорил, всеми способами пытаясь произвести на нее впечатление загадочности, ума и таланта.
Она же была грустна, рассеяна и растеряна.
Что-то произошло тогда в ее жизни. Ей было одиноко и грустно, требовалось с кем-то поговорить, а из знакомых в этот вечер встретился только я.
К концу вечера я достал из тайника оружие и показал. Глупо демонстрировать нож девушке, в которую давно и безнадежно влюблен, но в тот вечер я большим умом и не отличался. И даже сейчас не могу вспомнить, для чего это сделал. Может быть, хотел показаться сильным, умудренным жизнью человеком и великим бойцом за справедливость?