Месть фортуны. Дочь пахана
Шрифт:
— Не ровня они тебе! Не хевра! Кентоваться не будешь, — отрывал за шиворот.
Капка всегда была занята. Сивуч загружал ее постоянно, не давая скучать. Уборка в доме, кухня, стирка, все это стало знакомым и привычным. Случалось по вечерам Сивуч учил играть в шахматы или в забавные игры на интуицию и сообразительность. Эти игры Капка любила. А фартовый, словно неиссякающий родник, придумывал новые забавы.
— Вот как ты отличишь из толпы богатую бабу? — спрашивал пацана.
— По одежде! На ней цепочек и колец, как на елке навешено. И сама из себя — толстая, как свинья. Потому что
— Дурень! — щелкал его по лбу Сивуч и продолжал:
— Схватит такую толстуху шпана, сдерет все. А там — сплошная дрянь, медяшки. Ни одной цепки из рыжухи. И кольца копеечные. И сама баба — сплошная боль. Настоящая богачка на себя не напялит лишнее. Боятся показухи. Из такой слово не выжмешь. Одевается просто, серо. Чтоб не выделяться. Деньги в кошельке — одна мелочь. Но ты в корень смотри. На серьги. Богачка дешевку не нацепит. Обязательно бриллиант. Пусть и крохотный. Не пользуется дешевыми духами. И больше всего презирает плохую косметику и копеечные сумочки. Это давно проверено.
— А нам ее на гоп-стоп не брать!
— Разбираться и в этом должен!
— Зачем? — удивилась Задрыга.
— Скоро до вас допрет! — пообещал Сивуч.
Мальчишек он учил быстро и бесшумно снимать картины
со стен, оставляя пустые рамы. Нередко заставлял их играть в ограбление ювелирного прилавка. Ребята входили в темный зал. Они наощупь находили тумбовый стол, уставленный звонким хрусталем. Малейшее неосторожное движение и все бокалы, рюмки, графины, кувшины начинали звенеть на все голоса.
Бесшумно выдвинуть все ящики, выбрать из них ценное содержимое, а не все подряд, задвинуть ящики тихо на место мальчишкам долго не удавалось. Сивуч ни один промах не оставлял без наказания.
Задрыге легко удавалась эта игра в ограбление, зато она боялась темноты комнаты и всегда выскакивала из зала с шумом, в ужасе. Ей казалось, что кто-то хватает холодной рукой за горло и сжимает, душит… Но постепенно Капка одолела страх. И наравне с мальчишками получала от Сивуча похвалу за успех «в деле», пока игровом.
Но вот Сивуч решил проверить в деле своих учеников и повел всех троих в городской музей.
— Секите, ничего не брать! Кентели поотрываю. Зырьте внимательно. Когда воротимся — устрою проверку, кто что оценил, как тот музей тряхнуть можно?
Больше полдня ходили они по залам, смешиваясь с толпой, наступая кому-то на ноги, зло отталкивали сдавивших их горожан. Их то прижимали друг к другу, то разносили по залам. Вышли они из музея лишь под вечер.
Растрепанные, потные, усталые едва доплелись до скамейки в скверике, собрались перекусить, увидели подъехавшие милицейские машины, услышали свистки, шум. И Сивуч, оглядев притихших пацанов, заспешил с ними домой.
Уже во время ужина один из ребят достал золотую монету из кармана.
— Спер. Не выдержал, — сознался тихо.
Второй выволок браслет сказочной красоты, какой нашли при раскопках археологи.
Задрыга достала маленькую статуэтку из сандалового дерева. На нее никто не обращал внимания, но она оказалась бесценной и стоила много дороже браслета и монеты.
— Выходит, все сорвали навар! — рассмеялся Сивуч, понявший, что выросли его ученики и теперь уже не пропадут,
— Знать, лягавые неспроста шухер подняли! Загоношились враз! Но мы успели смыться! Зато фраеров всех тряхнут, обшмонают до единого! Нам туда нынче шнобели не совать. Дважды в одном месте не фартит, — учил он «зелень» и рассказал им о своем случае:
— Молодняк я был тогда. Вроде вас — нынешних, зелень. Вот и стукнуло — судьбу испытать, влез с кентами в меховой. Знатно его почистили. И никто не попух. Мне по кайфу пришлось. И через месяц стал кентов подбивать снова туда возникнуть. Троих по бухой уломал. И все вчетвером накрылись. Попутали лягавые. Мы под шафе были. Не почуяли табачного запаха. А ведь продавцы — одни бабы. Менты ловушку подстроили. Разнесли слух по городу, что с Северов пушняк привезли. Мы и клюнули. Менты не кемарили. Живо схомутали. И всех в Сибирь. На пятнадцать лет. Если б не слиняли, так бы и откинулись там в сугробах. А по весне — на корм пушняку… С тех пор в одно и то же место не хожу. Не хочу живцом стать. И больше всего не доверяю слухам… Особо тем, о золоте, о пушняке, о выставках… На все эти хитрости менты наших кентов ловят. Как в капкан.
— Надо их туда загонять. Вот теперь в музее они всех взрослых трясти станут. А нам — самое раздолье — под шумок почистить полки, — рассмеялся мальчишка.
— Упаси тебя Бог, Мишка! Не суйся! Чтоб не случилось как со мной! — испугался Сивуч.
— Да нет, не пойду я туда! Из-за одной монеты больше половины дня потерял. Навар того не стоил. Меня пахан за такое на разборку бы вытащил, иль оттыздить велел бы сявкам, — успокоил пацан Сивуча, и тот пристыжено умолк.
Эти двое ребят и Капка жили у Сивуча не первый год под одной крышей. Они никогда не дрались меж собой. Закон фартовых запрещал такое всем, кто связал свою судьбу с серьезными ворами.
Они делили поровну каждый кусок хлеба. Помогали друг другу, но не дружили… Может, потому, что Сивуч не учил, иль не заложено было это чувство в их сердцах и душах. А может, помнились каждому из троих фартовые разборки, когда вытаскивали законников из чужих малин, посмевших фартовать на чужой территории. Это не сходило с рук дарма. Каждый дрожал за свой навар и не уступал его фартовому из чужой малины.
Посягнувший на чужую территорию грабил законников.
И если он не отдавал положняк, его ждала жестокая разборка, из которой многих выносили жмурами.
Пацанам такое помнилось особо, может, потому боялись прикипать один к другому. Капка всегда смотрела на них свысока, даже не понимая, в чем ее истинное превосходство над обоими. Знала, за нее платят, ее навещают. А их — нет.
Задрыга, случалось, подстраивала им мелкие пакости. То кусок колючей проволоки сунет кому-нибудь в постель под одеяло, то гвоздей в ботинки сыпанет. Однажды, перепутав в темноте всю обувь, набросала битого стекла в ботинки Сивуча. Тот побагровел от ярости. Вырвал Задрыгу из постели, велел ей надеть свои ботинки. Та, сунув ногу, сдвинула стекло в просторный носок. Точно так же влезла во второй ботинок. Прошлась с форсом. Сивуч от удивления ошалел. А Задрыга, чтоб избежать трепки, еще и сплясать что-то попыталась, едва не прокусив от боли губы.