Месть фортуны. Дочь пахана
Шрифт:
— Я! Вот возникла к тебе, а ты канаешь! Дрыхнешь, как потрох! — не хотелось ей теребить душу старика.
— Капитолина! Дай тебе Бог за доброе! Только оно уж мне ни к чему! Не стоило из ожмуренья выдергивать! Зря ты это отмочила! — сказал с горечью и закашлялся надсадно, надолго.
Задрыга чай принесла. Укутала плечи Сивуча одеялом.
Тот, обжигаясь, пил чай, мелкими глотками, оживал. И, вдруг, что-то вспомнив, стал оглядываться вокруг. В глазах страх заметался:
— Где
— Кто? — удивилась девчонка.
— Гадюка?!
— В Мишкиной комнате! Я ее закрыть успела! Она чуть не укусила меня! А напугала до смерти! — призналась Капка.
— Ее Пузырь для меня в лесу попутал. В банке держал. Пытку мне отмочил. Голодом змеюку держал. Чтоб злей была. И мне, связанному, в катушки приморил. Мол, станешь дергаться, она, как лягавый, застремачит тут же. Пернуть не успеешь. А связанный, с кляпом в пасти, долго не продышишь!
Вот и станешь откидываться трижды — враз. От кляпа, от гадюки и от страха! То тебе за Задрыгу и Шакала, за то, что кентовался с ними! Нюх посеял, с кем стоило фартовать! Не один он был. Тот — второй — под сажей. Я его так и не узнал…
Лимон… Обоих уже замокрили. Три дня назад. Боцман и Таранка ожмурили.
— Три дня? Так-то долго я морился? — изумился дед собственной живучести.
— А я, когда тебя приметил, подумал, что и ты откинулась. Жаль стало, что так рано слиняла с бела света!
— Я змеи-паскуды струхнула! Она уже у ходули приморилась! Я как заблажила! Она, верняк, откинулась оттого!
— Глухие они к человечьему голосу! — согревался Сивуч понемногу, пытаясь встать на ноги.
И вдруг затих, прислушался:
— Кажется, возник кто-то ко мне, — сказал тихо и велел:
— Притырься! — сам рукой под матрац полез, достал финку. Ждал, кого принесло в этот раз? Знал наверняка, спасенье дважды не приходит. А значит, вновь кто-то за его погибелью.
Капка спряталась за спинку койки. Она уже отчетливо слышала шаги по лестнице. Сразу поняла, идут двое. Вот они открыли дверь первой комнаты. О чем-то глухо поговорили. Подошли ко второй, потом открыли третью дверь. Вошли. И Капка с Сивучем услышали дикий крик:
— Падла! Сивуч! За что?
Капка хотела выскочить, но старик удержал. Сам пошел к двери, открыл резко. Шагнул в коридор. До Задрыги донесся глухой стук паденья. Она пулей вылетела из комнаты. Увидела Сивуча, лежавшего на полу, он едва удерживал руку мужика, навалившегося грудью на старика. В руке у него был финач.
Капка выбила финку ногой. Врубила по темю непрошенному гостю, помогла встать Сивучу и в ту же секунду отдернула его на себя, увидев, как из Мишкиной комнаты целится из нагана в старика какой-то мужик, сидевший на полу. Возле него, извиваясь черными кольцами, подыхала
— Не ссы, Задрыга! Он откидывается! Эта падла нашла его. Не слинял. Он, паскуда, мне погост готовил. А сам попух, как последний фрайер! Гадюки тоже знают, кого жмурить! Хиляем вниз! Он уже встать не сможет. Хана! Откинется скоро. У всех змеев осенний яд — самый борзой! — хрипел Сивуч горлом.
— А этот как? — указала Капка на мужика, какого сшибла с Сивуча.
Старик подтянул его за ногу, подальше от двери. Вместе с Капкой связали его.
— Пусть оклемается. Я с ним потрехаю! — пообещал бывший законник и медленно опустился вниз по ступеням в гостиную.
Он сел к камину. Задрыга, как когда-то давным-давно, устроилась рядом:
— Кто они? — спросила Сивуча.
— Все те же! Малина Тарантула! В то время, когда тебя в ломбард брали, эти двое — в ходке были. Нынче на воле. Да вот без понту! Месть, она не всегда кентуется с законниками, Капризна! Вот и крутит фартовыми, как сама хочет, — рассмеялся тихо, и глянув за окно, обронил:
— Твои прихиляли! Черная сова! За тобой. Заждались кентуху! Видать, в малине ты не последняя, коль спохватились и возникли. За гавном — не нарисуются. А тут, гляди, трое прихиляли! — хмыкнул довольно.
Задрыга, как ни вслушивалась, ни один звук не уловила. За окном все тихо, спокойно. И вдруг внезапно рванулась дверь нараспашку, на пороге стоял Шакал, бледный, глаза его горели зелеными огнями:
— Кукуешь? Твою мать! Я что тебе вякал? — подошел к Задрыге.
— Отвали, пахан! Так надо было! — вырвала из-под его руки свое плечо Задрыга. И только хотела рассказать о случившемся, наверху раздался выстрел.
— Кто это у тебя? Зелень дрочится? — глянул Шакал на Сивуча.
— Тарантулы… Все они. Из-за них Задрыга тут канала, — отмахнулся Сивуч.
Боцман и Глыба, пришедшие с Шакалом, мигом бросились наверх, оттуда вытащили связанного фартового и застрелившегося, не выдержавшего мучений, распухшего до неузнаваемости мужика.
Когда связанный кент пришел в сознание, Шакал велел Боцману развязать и спросил глухо:
— Тебе Пузырь ботал, что мы вашу шоблу-еблу из тюряги достали?
— Вякал, — ответил законник.
— Чем же задолжали, что Сивуча замокрить хотели?
— Пахан велел.
— Ты, курвин выблевок, не темни! Иль мозги посеял, что твой пахан уже три дня в жмурах канает?
— Его слово — дышит!
— Ты, падла, к пахану под бок набиваешься? Хиляй! —
распустил в один миг живот снизу доверху. И обтерев нож об одежду еще дергавшегося законника, вложил за браслет и, указав на лесок, сказал своим коротко:
— Забросайте козла!