Месть из прошлого
Шрифт:
– Это все? – разочарованно спросила я. – Похоже на подделку.
– Нет, не все, – и Мур протянул еще несколько помятых листков в каких-то жирных пятнах.
– Ты, что гамбургеры в перевод заворачивал?
– Читай давай, – разозлился Мур.
«О Пресветлой Великомученице Марине, именем которой меня нарекли при православном крещении, рассказывала мне Ирина…
Как жила Марина беззаботно с отцом-матерью, людьми знатными, но язычниками.
И как однажды, услышав весть правдивую об Иисусе Христе, захотела принять христианство, и как отец-идолопоклонник преследовал ее за желание сильное, нерушимое…
И как встретил ее в поле преследователь христиан военноначальник Антиноха, жестокий Олимбриус… И поразился Олимбриус чрезвычайно красоте Марины, и решил, что непременно должен жениться на ней. А что верит она, то думал, легко сможет убедить оставить христианскую веру.
Привел он ее к истукану каменному и приказал воскурить жертвенный огонь. Но ответила Марина жесткосердному Олимбриусу:
– Верую я в Отца и Сына, и Святого Духа, Троицу Единородную и не могу поклоняться идолам так же, как преклоняюсь я Богу нашему…
Обуяла тогда Олимбриуса невероятная злоба, и велел он солдатам своим избивать девушку веревками на площади пред собравшимися праздными гуляками…
Били ее, мученицу, весь день…
Когда же милосердная ночь раскрыла над ней свое крыло и ушли мучители, овладели Мариной страх и уныние. Но через боль продолжала она молиться Богу нашему Единственному и Всемогущему…
И наступило раннее жаркое июльское утро, и увидел с изумлением пришедший на площадь Олимбриус, что следов от побоев на теле Марины не осталось… И закипела ненависть в груди его, и приказал он жечь огнем страдалицу…
Молилась громко Марина, чтоб дал ей силы Творец выдержать испытание и чтобы стала она достойной Святого Крещения, которое приняла из рук Господа…
Засмеялся злобно Олимбриус и решил утопить Марину, раз ей так нравится вода…
Выполняя приказ начальника, потащили солдаты Марину в воду…
И со страхом увидел народ, что белая голубка взлетела над головой Марины и вышла она из воды без единой раны, как будто тех и не было никогда на теле ея…
И упал весь народ в едином порыве, и возопили люди… Веруем в Бога Единородного и хотим быть христианами…
Взбесновался Олимбриус, и по приказу его отсекли Марине голову мечом острым, и в тот же день пятнадцать тысяч вслед за ней уверовших в Господа, казнил он лютою казнию…»
– И что? – спросила я, когда закончила чтение.
– Ничего, – перелистывая тоненькую книжицу, пробормотал он. – Просто совпадает с версией нашего толстяка-историка из Анахайма.
– Может, Эд читал дневник и выстроил версию, опираясь на сведения из него? Хотя, если предположить, что рассказ о святой Марине аллегоричен с жизнью Марианны Мнишек, то Эд позволил себе некоторые вольности и зарезал Марину ножом, – напомнила я Муру.
– Спицей, – поправил недовольно Мур, хмуро перелистывая смятые листки. – А почему она называет инокиню Марфу матерью Дмитрия? Если я правильно понял Эда, инокиня Марфа приходилась матерью Михаилу Романову…
– Мария Нагая, мать Дмитрия, после пострижения тоже получила имя Марфы, – объяснила я Муру.
Тот только застонал:
– Бесконечные Дмитрии, Василии, Иваны да Марфы, спятить можно кто есть кто.
– Ага, – согласилась я.
Мы помолчали немного, думая каждый о своем.
– Нет, полагаю, что эта запись не несет в себе дополнительную информацию, на которую мы рассчитывали, – нерешительно продолжила я. – Наверное, ты прав. Моргулез искал что-то другое.
– Тебе нужно пригласить еще раз оценщика антиквариата или независимого специалиста, – ответил Мур. – Что в доме может представлять особую ценность, как думаешь? Кроме этого дневника? Портрет?
– Не знаю, – неуверенно промямлила я. – Все было оценено до составления завещания. Несколько картин, статуэток, украшения, мебель, старинные книги. А портрет был написан лет двадцать назад.
– Может, он с секретом? – безнадежно-уныло спросил Мур.
– Не знаю, – так же уныло ответила я.
Мы сидели, разглядывая пеструю толпу перед церквушкой.
– Кстати, хотел тебя спросить. Кем тебе приходится женщина, с которой познакомился вчера? Я видел ее с тобой в «Хилтоне»…
– Подружка. Я же тебе рассказывала о ней!
– Ах, та самая, которая перевезла тебя в Америку, – кивнул Джон. – Ты ее хорошо знаешь?
Я усмехнулась. Беда здесь одна – Галку я отлично знаю.
– Она вчера со мной вовсю кокетничала, – поделился со мной Мур.
– На здоровье, – едва сдерживая хохот, ответила я, поднимаясь со скамейки, и Мур недовольно отвернулся.
– Кстати, хочу предупредить, что уезжаю сегодня на несколько дней в Лас-Вегас, – предупредила я Джона.
– Зачем это? – недовольно вопросил он.
– Повидаться с сестрой Вацлава.
– С золовкой, значит, – прищурился немец-перец.
Я возмущенно открыла рот, но Мур быстро прервал меня.
– Ты возьмешь свою машину?
Ах, черт, я же оставила ее вчера у обсерватории!
– Кто-то обещал мне пригнать машину к дому, – ворчливо напомнила я ему.
– Так и пригнали. Я попросил своих ребят «пригоните машину к дому». Они и пригнали – к моему.
– А где ты живешь? – обреченно спросила я.
– В Санта-Монике, – ответил Мур, и я с облегчением вздохнула – это совсем близко от меня.