Месть из прошлого
Шрифт:
Некоторое время я внимательно разглядывала непонятный узор на камне. Похоже, кто-то очень старался уничтожить его с поверхности. Но вот узор стал принимать знакомые формы… Невозможно было поверить собственным глазам: на камне древней глыбы едва различались очертания выгравированной вазы-амфоры…
– Нет! – пятясь от надгробной плиты и всем телом заваливаясь на Максима, крикнула я. – Нет! Не может быть! Здесь, что – она? Она? Марина?
Макс поддержал меня, не дал упасть, тихо сказал:
– Вылезаем наверх, там поговорим.
Я никогда не отличалась хорошей физической подготовкой, и лазание по канатам не стояло в списках моих любимых занятий, но в тот критический момент, вспомнив с благоговением уроки вредного физрука в школе, быстрее белки полезла вверх по веревке. Конечно же, если бы не стальные мышцы Макса, мне бы ни за что не удалось подтянуть отяжелевшее тело на слабых руках и вылезти на поверхность. Но один рывок кузена – и я, как вырванная из рыхлой земли морковка, упала на гнилой пол рядом с его ногами справа. Другой рывок – и тощий Александр рухнул с левой стороны кузена.
Когда я немного отдышалась и уняла противную дрожь в руках, мы с Александром быстро полезли через камни и мусор к выходу, а потом, не сговариваясь, устало присели на поваленное дерево напротив церкви и затихли. Я протянула Александру медальон-подарок от Маркони. Он долго вертел его в руках, молчал, вздыхал и о чем-то напряженно думал.
Макс примостился рядом с нами, задумчиво покусывая травинку.
– Мы и скелет в подвале тогда нашли с мальчишками, – сказал он, не глядя на нас. – Только давно это было.
– В том подвале, откуда только что вылезли? – опять в один, сильно задрожавший голос, воскликнули мы с Александром.
– Откуда я помню? – возмутился Макс. – Столько времени прошло… Где-то здесь… Перепугались тогда страшно… Череп маленький, белый-белый, как будто вымытый хорошим мылом, и фаланги пальцев помню…Тоже белые, как снег…
– Максим, – еле слышно простонала я. – Прошу тебя…
Брат послушно замолчал.
После мрачного, затхлого подземелья так хорошо было сидеть и греться на теплом осеннем солнышке, смотреть на мирно дремлющих лошадей, которые лениво помахивали хвостами и поматывали сонными мордами, отгоняя приставучих мух.
– Макс, – собравшись с духом, немного спустя сказала я. – Неважно, что прячется за могильной плитой – Марина или кто другой. Нужно обязательно сделать фотографии и пригласить сюда историков.
– Душа моя, – грустно засмеялся в ответ Максим. – От этих изображений через год-другой не останется и следа! Думаешь, легко убедить кого-нибудь из серьезных специалистов приехать? В полуразрушенную, никому не известную церковь? Кто сюда поедет? Что ты скажешь историкам? Что Иван IV был сыном Телепнева? Или что Маринин прах покоится в подвале? Где доказательства? Этот твой невесть откуда взявшийся медальон и рассказ старухи Эрвины из борделя в Неваде?
– Все равно, нужно сфотографировать рисунки и показать специалистам и иконописцам, пока они совсем не пропали, – заупрямилась я и в волнении встала с трухлявого дерева. – Подлинные исторические документы исчезают! Никому не интересно посмотреть на пробелы в истории новыми глазами и дать молодежи высказать свою точку зрения. Нет, никогда и ни за что! Читайте учебники, написанные при царе Горохе, дети. Что в них найдешь-то? Неправдоподобные историйки о спятившем неизвестно от чего царе-изверге Иване IV да про трех придурков-самозванцев, бьющихся за московский трон? Тоже, кстати, неизвестно зачем.
– Ага. И наш долг коммуниста-комсомольца обратить внимание общественности на заброшенную церковь. А то ты не знаешь, какие консерваторы все академики? – ухмыльнулся Макс, рисуя хлыстом замысловатые закорючки на песке. – Я тебя для чего сюда привел? Не для того, чтобы начинать свару с историками, а чтобы помочь найти, что ты там ищешь.
– Александр?!
– Каждый видит только то, что хочет – такова особенность людей, – спокойно сказал послушник Дмитриевского монастыря. – Вы верите в историю Елены Глинской…
– А вы не верите? – воскликнула я сердито.
– Даже если и верю, ничего не изменится, потому что…
– Потому что никто не хочет отстаивать новую историческую версию! – топнула я в гневе ногой.
– Эй, эй, ты поосторожнее, – предостерег меня опасливо Макс, – ногами не топай здесь сильно…
– Нет, – мягко улыбнулся Александр, – потому что правда обнаружится только тогда, когда придет время.
– А когда оно придет? – задумчиво спросил Макс, глядя на несущиеся по своим делам далекие облачка.
– Никогда! – уже всерьез разозлилась я. – Ежу понятно, почему никто не заинтересуется здешними росписями! Если царевича Дмитрия ребенком не убилипо приказу коварного Годунова или кого там еще, значит, не существовало в природеДмитрия-самозванца! Опля – и тонны исторических трудов рассыпаются в прах!
Макс перестал пялиться в небо и резко повернулся к невозмутимо спокойному Александру:
– Сань, а если это правда и сына или внука Ивана Грозного действительно не убили в детстве то… что получается? Его позднейшая канонизация – выдумка православной церкви? А икона ребенка-мученика, святого Дмитрия? Тоже – подделка, выдумка?
– Это не совсем так, Макс, – тихо возразил Александр. – Не совсем. Вспомни, у Ивана Грозного было ДВА сына, старший из которых в детстве утонул. Возможно, его-то и убили? Не зарезали, а «нечаянно» утопили?
Макс только недоверчиво покачал головой и с шумом выдохнул воздух, собираясь что-то сказать, но Александр слегка возвысил голос:
– Икона может изображать не только образ одного мученика, а быть собирательным прообразом многих замученных или невинно убиенных. Сколько детей пострадало во время правительственных переворотов, восстаний, войн, революций? Икона малолетнего погибшего сына или внука Ивана Грозного, сейчас не так важно, какое имя носил он в миру, может олицетворять идею всех погибших детей, понимаешь?