Месть ледовой гончей
Шрифт:
– Почему ты думаешь, что в абордажниках веселее? – разговор свернул в сторону, чем меня обрадовал.
– Легко живут – легко умирают. Они самые свободные на корабле. А с некоторых пор я ценю свободу.
– Инструментарии тоже свободные люди.
Фарри покачал головой:
– Пыль, грязь, эти поганые смеси, разъедающие кожу, черный кашель в конце концов, оторванные пальцы, глухота – у них мало веселого в будущем. Не нравится мне такая свобода. Хотя и доля добычи у них хороша, и уйти они могут, когда захотят. Обычные наемники. Сегодня здесь, завтра
– А кто тогда мы?
Фарри задумался. И тут я почувствовал движение в темноте за мною. По спине пробежали мурашки. Кто-то выбрался в гальюн посреди ночи? Или…
Оледенев, я смотрел на приятеля, стараясь не показать своего испуга. Почему-то мне совсем не хотелось знать, кто наблюдает за нами из темноты. Почему-то думалось, если я не подам виду – то все обойдется.
– Мы – те, у кого нет силы одних и умений других. Низшая каста моряков, – хихикнул наконец Фарри. – Мы…
– …палубники, – прохрипел кто-то из темноты. – Вы – поганые палубники.
В столовую вошел Волк.
Не глядя на нас, он плюхнулся на ближайшую лавку.
– Вонючие ледовые щенки, – офицер наклонился к нам, оперся руками на колени и хмыкнул. А после поднял взгляд на меня: – Значит, ты всех уверяешь, что мы с Сиплым дерьмо? – вдруг сказал абордажник.
– Что? – не понял я.
– Ты сказал, что мы – дерьмо, – лицо Волка исказилось от сдерживаемой ярости. – Трусливый сын шаркуна и дохлой волчицы, как ты посмел вообще рот раскрыть?
Из темноты показался Сиплый. Он задумчиво встал в дверях, выходящих в коридор к камбузу, и скрестил на груди руки.
– Я не понимаю…
– Заткнись, – отмахнулся Волк. Пружинисто встал и в три шага оказался рядом с нами. – Мы – дерьмо, да?
– Так он же заткнуться был должен, – сказал Фарри. Он не испугался. Смело встретив взбешенный взгляд абордажника, мой друг поднялся из-за стола. Мне бы его храбрость. Сейчас я мог думать только о том, услышит ли кто-нибудь, когда нас станут убивать.
– А ты поумничать вздумал, я смотрю? – глядя на Фарри, Волк схватил меня за воротник и поднял на ноги. – Встать, когда я с тобой разговариваю. Мы – дерьмо?!
Я не понимал, чего он от меня хочет. Он него несло алкоголем и луком, мысли офицера бурлили неопределенной массой злобы и жажды крови.
– Я правда не…
– Заткнись!
Сиплый в проходе тяжело вздохнул.
– Я покажу тебе, кто здесь дерьмо, – Волк ударил меня кулаком в живот. Охнув от боли, я согнулся и в следующий миг схлопотал еще один удар.
– Я буду свидетелем! – сказал Фарри.
– Пискнешь еще раз – будешь следующим, а не свидетелем. – Волк легко поднял меня повыше, заглядывая в глаза. – Никто не смеет называть Волка дерьмом, ясно тебе?
Сиплый кашлянул, предупреждая о чем-то приятеля, и абордажник тут же разжал кулак. Я свалился на лавку, переводя дыхание и чувствуя острую боль в животе.
– Мы еще поболтаем, – процедил штурмовик и вразвалку направился к двери. Когда он дошел до нее, с трапа послышались тяжелые шаги.
– Мастер первый помощник, –
– Время отбоя, – раздался голос Мертвеца. – Почему не в каюте?
– Проветривались, мастер первый помощник. Уже уходим, – вклинился Волк.
Мертвец вошел в столовую, проводив взглядом абордажников.
– Все в порядке? – равнодушно спросил первый помощник, оглядев нас с Фарри.
– Да, – опередил я моего приятеля. – Все в порядке. Вахта протекает отлично, мастер первый помощник.
– Уверены?
Как можно жить и думать без единой эмоции?! Или… Что если этот крепкий моряк – черный капитан? Может же быть такое, да?
Фарри сел на лавку, буравя меня взглядом.
– Хорошо, – Мертвец развернулся и вышел из столовой. Я услышал его тяжелые шаги по коридору. Первый помощник отправился куда-то в нос корабля.
– Может, сходим к впередсмотрящему? – предложил я, стараясь не смотреть на подавленного Фарри.
– И ведь мы ничего не можем сделать с ними, – пробурчал он.
– Зато мы можем сходить к впередсмотрящему. Может, ему чего-то надо. Чего сидеть?
Я не хотел говорить о том, что только что произошло. Несмотря на то что меня душила злость на Волка.
– Ты правда назвал их дерьмом?
– Нет.
– Значит, Зиан придумал… Или они просто сами себя накрутили.
– Пойдем, – я зашагал к двери.
В акулье гнездо, как называли вотчину впередсмотрящего, мне ходить нравилось. Вертикальная лестница, по которой нужно карабкаться несколько минут, слыша, как в металлические стены шахты колотится пурга, выводила на небольшую площадку, где на неудобном сиденье, в котором невозможно уснуть, проводил вахты дежурный. Мне тут нравилось. Это единственная обязанность палубного матроса, которая не казалось мне скучной.
Сегодня впередсмотрящим был хитроглазый моряк по имени Галай.
– Бауди, так это ты сегодня на кухне, что ли, ночуешь? – с интересом спросил он меня, когда я откинул люк и выбрался из него в тесную каморку. Здесь было холодно. Галай сидел, положив руки в варежках на поворотное колесо прожектора. У его ног в железных банках горели свечи. На горлышки банок были натянуты шланги из плотного и тягучего материала, которые скрывались под штанинами моряка. Их концы торчали под ушами дозорного, и из них вился парок.
Только благодаря этому нехитрому приспособлению тот, кому досталась вахта впередсмотрящего, не замерзал. Я пару раз уже дежурил в акульем гнезде и знал – так не холодно. Главное, свечи вовремя менять и аккуратно обмотать гибкие трубки вокруг ног и тела.
Моряк, нахохлившись, ждал моей реакции, а я зачарованно смотрел наружу, за закаленное стекло купола. По пустыне неторопливо плыли красно-синие волны ночного неба. Огни мягко переливались над моей головой. Башня акульего гнезда постанывала, покачиваясь (отчего вкупе с игрой света кружилась голова), и я вдруг поймал себя на том, что счастлив. Вот в этот самый момент. Невзирая ни на что. Волк, Сиплый – остались где-то позади, в другом мире.