Месть невидимки

Аскеров Лев

— Эм, ты меня оскорбляешь. Не находишь?

— Нет, Дэнис. Нет! Не оскорбляю. Я выговариваюсь перед своим школьным другом, перед однокашником по Гарварду, в конце концов, — перед умным и тонким человеком. И мои слова за оскорбление могло принять твоё кресло, говорящее твоим голосом…

Кесслер рассмеялся.

— Все врачи болтуны. Человек умирает, у него глаза прут на лоб, а доктор, вроде тебя, держит его за запястье и проникновенно говорит:

— У вас всё хорошо. Всё путём… Ничего, что ты дрыгаешь ножками… Такое бывает перед поправкой…

— Ты же не отдаёшь концы, Дэнис. Ты подбиваешь меня на черт знает что.

Кесслер вышел из-за стола и молча подошёл к нахохлившемуся Эмори. И вместо извинений, закинув, как в детстве, ему на плечо руку, повёл к своему столу.

— Я не хотел, и, признаться, не имею права… Но ради тебя, я, лорд-владетель высокого кресла ЦРУ, сделаю исключение… Покажу пару документов — донесения наших секретных агентов из Парижа и Баку. Садись и читай. Быть может, это тебя проймёт… Может…

Усадив Маккормака за приставной столик, он открыл сейф и извлёк из него достаточно объёмистую папку. Отколов из неё несколько страничек, он

протянул их Маккормаку.

— Читай, профессор, читай. Тебе будет интересно, — пообещал Кесслер.

Первые же две строчки притянули к себе как магнит.

Совершенно секретно

ШЕФУ ОПЕРАТИВНОГО УПРАВЛЕНИЯ

По информации Жука, высшее руководство внешней разведки Франции имеет веские основания сомневаться в случайности гибели принцессы Дианы и египтянина Доди-аль-Файада.

Обсуждая в узком кругу произошедшую трагедию, они сошлись во мнении, что катастрофа была спланирована, организована и осуществлена спецслужбой королевского двора, которая использовала в этом акте новейшую разработку — дистанционное воздействие на психику человека. К такому выводу они пришли по следующим соображениям. Один из французских агентов, вхожий внаучные круги Великобритании, ещё несколько месяцев назад присылал сообщение, которому не придали особого значения. В нём говорилось: доктор Гарви Моррисон со скандалом покинули нститут, возглавляемый знаменитым психиатром, профессором Бениамином Колби. Последний категорически запретил Моррисону в стенах его исследовательского заведения заниматься «бредовой и бесперспективной» — по словам Колби — разработкой, которая, по утверждению Г. Моррисона, может иметь большое стратегическое значение. Профессор Моррисон настаивал на реальной возможности создать устройство, позволяющее на расстоянии дезориентировать психику людей. Он ссылался на якобы убедительные исследования, осуществлённые одним иностранцем, проживающим и работающим в одной из колоний бывшей России — в Азербайджане…

Достаточно серьёзные учёные разных направлений науки, ознакомившись со статьёй вышеупомянутого иностранца «Мгновенное, или одномоментное, искривление ткани времени и его воздействие на психику и восприятие реальности», опубликованной в журнале «Курьер науки», — назвали её «квинтэссенцией невежества», а Моррисона — «человеком, охваченным дурью».

Тогда это сообщение секретного агента специалисты внешней разведки Франции положили под сукно. Тем более, что после едких публичных выступлений столпов английской науки — Моррисон канул в небытие. К нему проявился интерес после происшествия, когда в Париж за месяц до трагедии из двух независимых источников поступили две интересные информации. Первая ставила в известность о том, что в одном из предместий Лондона состоялась странная, сверхсекретная встреча скандалившегося доктора Моррисона с личным секретарём Её Величества Робертом Феллоуе.

Вторая сопровождалась сделанной скрытой камерой фотографией того же самого Феллоуе с советником английского посольства во Франции (известного нам сотрудника «Интеледженс Сервис») Ричардом Сторном. В их беседе, длившейся более двух часов, неоднократно всплывало имя графини Спенсер, т. е. принцессы Дианы… Сопоставление изложенных мной со слов Жука фактов, с одной стороны, бъясняют позицию высшего руководства французской разведки по поводу трагического происшествия, а с другой, косвенно подтверждают наличие у англичан новейшего стратегического средства воздействия на психику людей.

ЛАПЛАС

Маккормак задумался. Невидяще уставившись в дрожавшие в его пальцах листы бумаг, он несколько раз довольно внятно пробормотал: «Сукин сын… Не может быть…»

Кесслер развёл руками, мол, как видишь, может быть. Комментировать реплику обескураженного человека не имело смысла. Он молча протянул ему оставшуюся «дозу» бумаг.

— Теперь прочти это. Оно пришло вчера.

Совершенно секретно

Лично БОССУ

Сэр, по Вашему распоряжению я навел справки о местном докторе психиатрии, профессоре Микаиле Расуловиче Караеве. По характеристикам министра Здравоохранения, советника Президента по вопросам науки, культуры и образования, а также куратора министерства Здравоохранения по линии МНБ (бывшего КГБ), полученным мною в ходе приватных бесед, — Караев фигура одиозная, с ярко выраженными предпосылками мании величия. Все трое, независимо друг от друга, характеризовали его следующим образом (кассета с записью диалогов прилагается):

Министр:

…Однажды, по настойчивой просьбе профессора Караева, я вынужден был принять его. И, признаться, пожалел. Он в течение часа на полном серьёзе излагал мне странную теорию о существовании в окружающей нас среде факторов, влияющих на психику человека и управляющих ею. Убеждал, что нащупал эти пресловутые факторы и готов разработать прибор, который избавит людей от помешательств. Чтобы слова его выглядели понаглядней, он передо мной начеркал с десятка два вертикальных штрихов, поставил в конце их многоточие, а затем все эти чёрточки с многоточием заключил в пружину… «Знаете, что я изобразил?» — спросил он меня. Я, естественно, сказал, что не имею представления. И что вы думаете?.. «Перед вами Человечество!» — заявил он мне. Под занавес нашей беседы Караев попросил для своих изысканий два миллиона долларов. Откровенно говоря, та встреча с ним оставила во мне чувство острой жалости к этому когда-то подававшему большие надежды учёному… Он слишком долго работал в непосредственном контакте с сумасшедшими и… переработал. Такое случается с врачами-психиатрами…

Советник Президента:

Караев — больной человек. Он уверял меня, что изобрёл эффективную технологию по исцелению помрачившихся умом людей. Его изобретение, как утверждал Караев, произведёт сенсацию в мировой науке и обязательно удостоится Нобелевской премии. Но его, дескать, интересуют не столько лавры нобелянта, сколько интересы нашей страны… Видите ли, по его словам, разработанный им механизм неожиданным образом выдал эффект, представляющий для Азербайджана громадное государственное значение. Разумеется, что это за такой странный эффект — он говорить категорически отказывался и требовал аудиенции с Президентом… Таких просителей пообщаться с Президентом у нас сотни…

Куратор Минздрава от МНБ:

А-а-а! Вы тоже о нём слышали! Он у нас проходит под кодовой кличкой «Профессор Гриффин». По имени героя известного произведения Герберта Уэллса «Человек-невидимка». Он забросал нашего министра письмами, где пишет, что им создан прибор, представляющий интерес для спецслужб и министерства обороны. И он, профессор Караев, готов в любое время продемонстрировать фантастические возможности своего уникального устройства. И… продемонстрировал… В Академии наук собрался весь цвет учёного мира Азербайджана, представители Президента страны и силовых ведомств, чтобы посмотреть на чудо- машину… И что вы думаете? Караев объявил, что он сейчас крутанёт регулятор своего аппарата и исчезнет. Станет невидимкой. Крутанул и… исчез для самого себя. На глазах у всех, лишившись чувств, рухнул на пол. Едва удалось откачать. С тех пор его называют «профессор Гриффин»…

Под предлогом врачебной консультации, в которой якобы нуждается один из моих знакомых, я лично встретился с доктором Караевым. Его из кресла директора научного института и заведующего кафедрой отправили, в буквальном смысле этого слова, под лестницу. Его кабинет в клинике находится под лестницей. Он был со мной приветлив. А, узнав, что я американец, стал говорить мне о том, что у него в штатах есть большой друг, по его словам, знаменитый ученый. Некий профессор Маккормак. Он бывал у него в Кливленде и поддерживает с ним очень тесные научные контакты.

О своей чудо-разработке не упомянул ни единым словом. Консультировать отказался. Во-первых, потому, то не делает этого заочно, а во-вторых, потому, что его метод лечения предназначен для больных с тяжелыми и стойкими формами психического расстройства. На мой вопрос, насколько эффективен его метод лечения и в чем суть его, врач ответил односложно: «Долго объяснять». Что касается эффективности, он резонно заметил: «Об этом лучше поинтересоваться у исцелившихся». Их, возвратившихся к привычной нам разумной жизни, уже 13 человек. На вопрос, насколько широко известен пользуемый им метод лечения, доктор горестно сказал: «Увы». Как выразился Караев, о концептуальности его подхода к болезни знают, пожалуй, два специалиста — его американский друг Маккормак и, как он для себя совсем недавно выяснил, психиатр из Великобритании Гарвей Моррисон. Днями, как сообщил Караев, этот Моррисон специально прилетает к нему в Баку, чтобы поближе познакомиться с его изысканиями.

Впечатления, что мистер Караев — человек с патологическим самомнением, у меня не сложилось. Как и мнения, что он может быть чем-то полезен нам.

ФЕРТИ

— Слушай, Дэнис, Моррисона надо остановить. Его цель шита белыми нитками, — встревожился Маккормак.

— Остановить, думаю, будет тяжелее, нежели… — Кесслер красноречиво посмотрел на профессора. — Нежели предупредить Майкла. Так, кажется, ты его называешь?

— Точно, предупредить! Соединяй меня с ним! — потребовал Маккомарк.

— Сейчас там почти что полночь.

— Ничего. Он будет рад моему звонку.

— Говори номер, — соглашается Кесслер, набирая под диктовку телефон Караева.

Маккомарку голосом Майкла ответил автомат: «Нас нет дома. Прошу оставить сообщение. По приезду перезвоним».

— Он в отъезде, Дэнис, — огорчённо выдохнул Маккормарк. — Хотя вчера, когда я говорил с ним, он никуда не собирался.

— Факс у него есть?

— На работе. В кабинете главврача, — оживился профессор.

— Туда нельзя! — отмёл Дэнис. — Если завтра в течение дня ты с ним не свяжешься, пошлём ему факс по нашим каналам. В посольство. Лично Ферти запечатает твою бумагу в конверт и доставит его по адресу.

— Тот самый умник? У которого, видите ли, «не сложилось мнение»? — с нескрываемой неприязнью к незнакомому ему агенту спросил профессор.

— Ферти добросовестный агент. Он прислал то, что я у него потребовал — объективную информацию, — защитил своего работника Дэнис.

— Нужно было перепроверить. Хотя бы слова того же министра, — обиженный на Ферти за неосторожный вывод в отношении Майкла, не унимался Эмори.

Кесслер препираться с другом не стал. Он думал о Моррисоне. Поездка его в Баку имела одну цель — войти в доверие к обложенному со всех сторон родной бюрократией Караеву и, если не выкрасть, то вызнать всё, чего тот добился, а затем присвоить. Это как дважды два. Другого быть не могло. Тем более что Караев созрел. Ему хочется поделиться с кем-то, сделать своё открытие достоянием благородного Человечества…

Не зря же по приезду в Кливленд он с горячностью и с наивной доверчивостью изложил и показал Маккормаку всё, чего добился. Хорошо, Эм догадался и не позволил Майклу выступить со столь суперсенсационным докладом. Хорошо, Майкл согласился с ним, и его короткое сообщение прозвучало для специалистов очередной гипотезой, на которую обратили внимание только лишь потому, что она диссонировала с привычной психиатрам логикой. Отнеслись к ней со снисходительным скепсисом.

Но кто из здравомыслящих мог допустить взаимосвязь Пространства-Времени с таким заземлённым механизмом как человеческая психика. И хорошо, там не было физиков.

Его странно прозвучавшее сообщение поняли всего двое. Сам Майкл, потому что был физиком и имел на руках сотворенный им же аргумент — уникальный прибор. Да и ещё Маккормак, который физиком не был, зато собственными глазами видел чудо-машину и, более того, где-то с пару часов ходил невидимкой и по гостинице, и среди ничего не подозревавших участников конгресса. И пока он ходил и слушал и видел то, что не предназначалась для посторонних глаз и ушей, никто не обращал внимания на Майкла, ходившего с саквояжем по холлам и залам.

Эм тоже фрукт. Правда, не гнилой, как Моррисон. Видишь ли, ему такая химера как совесть не позволяет поделиться с родным государством тайной, которой он владеет…

Разозлился на его, Кесслера, предложение. Наверное, всё-таки не на предложение поделиться, — думал Денис, — на другое. Тогда он решил сыграть на честолюбии Маккормака и неосторожно сказал, что он, Эм, за такую разработку удостоится Нобелевской премии…

Вот когда психиатр запсиховал. Этого не надо было говорить. Просто его, Дэниса, занесло… Теперь она, та тайна, может попасть в чужие руки. Англичане многого ещё не знают, но Моррисон уже рвётся туда…