Месть невидимки
Шрифт:
Мика решительно ничего понять не мог.
— Короче, — уже отчаянно и по-русски прокричала она, — приезжай за нами. Я то черт с ним, но Рафушка мерзнет… Ни на той, ни на другой стороне солдатня не пускает нас к себе погреться… Говорят, не положено…
В первые минуты Караев не знал что делать. Потом побежал к Азизову. К счастью, тот оказался дома.
Выслушав сбивчивый рассказ профессора, Эльдар покачал головой.
— Вот крохоборы!.. Вот гады!.. — вскипел он, натягивая на себя джемпер. — Надо ехать, Микаил Расулович.
— Я даже не знаю куда, — пожал плечами профессор.
— Я знаю… К «Золотому сюзгечу»… В Яламу, — уверенно сказал он.
— Да, она что-то говорила об этом «сюзгече», — припомнил Караев.
Азизов, в отличие от Мики, сразу все понял.
— Сколько нам понадобится времени добраться туда? — уже по дороге к Инне поинтересовался Караев.
— За два часа, думаю, доедем.
— А почему Ялама и «золотой сюзгеч»?… Неужели там моют золото?…
Эльдар расхохотался.
— Нет, Микаил Расулович, вы не земной человек, — давясь смехом говорил он. — Вы с неба свалились… Так называются железнодорожный и шоссейный разъезды. За ними — Дагестан, то есть Россия… А «Золотым сюзгечом» их нарекли потому, что очень уж они доходны. Едешь в Россию — платишь мзду нашей таможне и пограничникам. Приезжаешь из России — выкладываешь наличные российским таможенникам и солдатам. Установлена такса — 25 долларов с носа. А с шоферов-дальнобойщиков берут в десять раз больше. Зависит от груза. Любой рядовой-пограничник, который здесь служит, уезжает домой в самом худшем случае на «жигуленке»…
— Как так? О чем ты говоришь?! Разве сборы не идут в казну государства?! — задетый смехом молодого человека, искренне возмущается Караев.
— Это иного рода сборы, господин профессор, — с плохо скрытой насмешкой замечает Эльдар. — Это — поборы. Не официальное, но узаконенное на месте вымогательство. Попробуй не выложь! Придерутся к чему хочешь. Они на это большие мастера. И выкинут. Как вашу тещу с ребенком.
— Да за это же их… — начал было Караев, но Эльдар не дал ему договорить.
— За это им ничего и никто не сделает… Пробовали…, - с вызовом бросил он. — Теперь понятно, почему то местечко называют «Золотым сюзгечом»?
Профессор кивнул, но поверить не поверил. С бизнесменами, возможно, таможня так и поступает, но с простыми людьми вряд ли… И уж тем более — с ребенком…
…И вот сейчас он увидел все собственными глазами. Отведал даже на вкус. Когда его мордой тыкали в грязь раскисшей от подтаявшего снега дороги. Таким отчаянно беспомощным букашкой он никогда еще себя не чувствовал.
Зарывшись лицом за отворот его пальто, беззвучно плакал сын. Для него он, отец, был защитой, каменной стеной, за которой он, мальчик неполных семи лет, мог чувствовать себя в безопасности…
Знал бы он, как призрачно и ненадежно его убежище! Ведь Караев ничем не мог помочь ни ему, ни его бабке, ни самому себе. Это же ужас!.. Некому пожаловаться, некому заступиться и некому остановить эту безжалостную мразь, орудующую от имени государства. Да будь оно проклято, такое человеконенавистническое государство! Государство держиморд…
— Не плачь, Рафушенька, — гладя мальчика по головенке, успокаивал он. — Тебе нигде не больно?
— Нет, папочка… Это я виноват… Я заставил бабулю ехать поездом.
— Да что ты, родненький, — отозвалась Елена Марковна. — Я сама хотела поездом…
— Нет! Нет! — всхлипнул мальчик и снова спрятал голову отцу за пазуху.
— Елена Марковна, к чему они придрались? — отвлекая внимание от плачущего мальчика, спросил Азизов.
— Не дала денег, и все тут, — вспыхнула женщина.
— Это причина, — вмешался Караев. — Повод-то, повод какой был?
— Сначала сказали, что у меня не в порядке с паспортом — с годом рождения неувязка: на одной странице написано 1926 год, а на следующей будто бы 1928-ой…
Караев раскрыл тещин паспорт. Действительно, все так, как она говорила. Его, очевидно, выписывал какой-то разгильдяй. Цифра «6» в дате ее рождения несколько походила на восьмерку. Но только походила.
Видя такое дело — ведь не искать же паспортиста — Елена Марковна решила расстаться с 25 долларами. Пусть подавятся, сказала она себе. Они же — ни в какую. С нее-де причитается 50 долларов, так как их двое. И тут-то Елена Марковна дала волю языку. Стала скандалить. На крик явился тот самый майор-пограничник и тот самый офицер-таможенник, что выбежали на выстрел. Выслушав обе стороны, майор, потрепав за волосенки Рафушку, поинтересовался, кто для него эта тетя.
— Это мой внучок, — притягивая к себе мальчонку, сказала Елена Марковна.
— А чем вы это можете доказать?.. У вас есть справка от его родителей? — строго выговорил майор.
— Какая может быть справка? Что за бюрократия! — возмутилась женщина.
— Все верно — бюрократия, — согласился майор. — Но необходимая. Вы знаете, сколько случаев краж детей? Крадут и вывозят… Наша задача предотвращать подобные попытки.
Они препирались с четверть часа. Потом к майору подошел один из офицеров и доложил, что досмотр произведен, никаких нарушений не обнаружено и поезд готов следовать по маршруту…
— Отправляйте поезд, — распорядился майор. — А вам, гражданка Раппопорт, придется сойти.
— Никуда я отсюда не двинусь! — гневно бросила Елена Марковна.
— Если она не сойдет здесь, высадите их на нейтральной полосе, — приказал он солдатам и вышел вон из купе.
Поезд тронулся. А спустя минуты три остановился, и солдаты сбросили на снег чемоданы, а вслед за ними тычками вытолкали гражданку Раппопорт и ее внука…
— Да отдали бы вы им эти злосчастные пятьдесят долларов! Вам же дороже обошлось! — в сердцах ударил по рулю Азизов.
— Насколько дороже? — подалась вперед Елена Марковна.
— Пришлось отсчитать двести баксов. На меньшее не соглашались.
— Мерзавцы! — взвилась женщина.
— Ничего, я найду на них управу. Их так накажут, что им всем запомнится на всю жизнь, — пообещал Караев, слабо надеясь на то, что он сможет сделать это.
— Лучше не связывайтесь, — посоветовал Азизов. — Никто их наказывать не станет.
— Еще как накажут. Увидишь. На днях я собираюсь к самому Президенту. Все ему расскажу, — задвигал желваками расстроенный Караев.