Месть по закону
Шрифт:
Через некоторое время он выбрался наружу, сжимая в руке сотенную купюру. Было уже девять часов утра, а во рту у Дохлого еще не побывало ни одной крошки. Сначала он привычным шагом тронулся в глубину леса, поближе к железной дороге, но потом, спохватившись и вспомнив о деньгах, засеменил своей дистрофичной трусцой в город. Пусть банки не работают – у «менял» всегда можно поменять валюту на рубли и наоборот. Менее чем двадцать девять к одному новоиспеченный брокер Востриков ставить не собирался...
Антон проснулся, словно опустился с небес на землю. В комнате настойчиво переливался трелью телефон. Что за черт? Струге непонимающе уставился на сервировочный столик у дивана, на себя, одетого, и посмотрел в зеркало в мебельной «стенке». Телефон продолжал настойчиво петь, а Антон
Конечно, это звонил Вадим. Он пожурил Струге за долгий сон, напомнил о футболе, поведал о том, что у него всю ночь болел живот, и «забил стрелку» в одиннадцать у входа на стадион. Судя по шумам в трубке, у него работал телевизор, но ни по одной из программ не мог идти фильм, в котором отчетливо для Антона прозвучала бы фраза: «Прокурор, твой гребаный кофе готов, а я пошла, приятно поорать на стадионе». Там была еще и женщина. Была, потому что в момент назначения встречи у стадиона в квартире Пащенко громко хлопнула дверь.
«Вот так, – думал Антон, раздеваясь перед походом в душ. – Одни по ночам любовью занимаются, да по утрам им готовят хоть и «гребаный», но кофе. А я, Моя Честь, на грязных погребах жулье высматриваю. Какой ты судья, Струге? Ты – мент».
Последнее замечание в свою сторону чуть было не испортило настроение Антону. Ему было обидно признаться самому себе не в том, что он продолжает быть следователем, а в том, что он – не судья.
Принимая на тело упругие струи воды, он поймал себя на том, что думает о Земцове и вчерашнем, так позорно закончившемся мероприятии недоумков от милиции. Сколько их, безбашенных, твердоголовых и яйцелобых, сейчас трудится, пытаясь защитить всячески открещивающийся от них Закон? Антон вспоминал уголовные дела, и перед ним всплывали, как на экране компьютера, документы, «подготовленные» такими сотрудниками милиции. Эти документы находились в делах и попадали в суд. И именно на основе этих документов судье Струге нужно было решать человеческую судьбу. Да пусть он будет трижды негодяй, этот преступник! Никто не собирается идти от обратного и утверждать, что он не подонок! Это удел адвокатствующей братии. Но если ты сотрудник уголовного розыска или следствия и решил прекратить преступную жизнь негодяя, то ты работай не для того, чтобы побыстрее заполнить карточку о раскрытии преступления или сдать в суд дело! Понятно, что у вас этот свистящий во все дыры, дебильный во всех своих проявлениях план, но если ты, во-первых, порядочный человек, то ты работай не на план, а на дело! Боишься, что выкинут из органов, как собаку, и со своим образованием и способностями не найдешь пристанища в народном хозяйстве?!
А ты не боишься, Струге?
Да, того самого Струге, который за вашу безграмотную подготовку дела к суду, за обвинительное заключение, написанное рукой не следователя с высшим образованием, а питекантропа, за продиктованный оперуполномоченным текст явки с повинной, за отсутствие в деле доказательной базы вернет дело на дополнительное расследование и напишет представление в следственный отдел – «прошу научить следователя такого-то профессионально заполнять протокол осмотра места происшествия и обязать его писать слово «мелиция» через «и». И тогда ты, уважаемый следователь-опер-начальник, не просто вылетишь из органов, а по статье.
Струге так и делал. Потому что был уверен: если ты что-то делаешь, то делай это по-человечески, для дела, а не для плана. Он знал следственную работу не понаслышке, а потому имел представление о том, каким должно уголовное дело попадать в руки судьи. Он уважал судей, поэтому не смел над ними смеяться, отправляя им «шитые» дела. Именно поэтому он и не позволял никому смеяться над собой сейчас.
А Земцова жаль. Жаль по-хорошему. У него идиот подчиненный, а спросят обязательно с Земцова. Он никогда не подставлял на «разборах полетов» у начальника своих людей, через это и страдал. И седел Александр Степанович Земцов быстрее всех в управлении. Потому что больше всех работал, меньше всех ошибался и прикрывал собой дебилов, наподобие вчерашнего майора. Да, до такого нужно додуматься – привезти в банк воровской общак, отключить сигнализацию и сидеть, ожидая вторжения... Когда речь идет об общаке, тут нужно быть готовым ко всему, но только не к войне! Вор ради спасения общака сделает все от него зависящее! Он за общак задницу разорвет и себе, и окружающим! А майор бросает где-то в кабинете кейс с долларами и держит на мушке вход. Ну, не идиот ли?! Как жаль Земцова. Судя по разговору, он был не в курсе «спецоперации», но отчитываться за ее проведение будет сам. Таков уж опер «по жизни» Саша Земцов. Поэтому и седеет быстрее всех...
Антон вышел из душа и надел спортивный костюм. На душе после морального самоистязания стало гораздо легче. После шести лет в должности федерального судьи он научился лишаться многого. Удовольствий, доступных многим, но непозволительным, с точки зрения гимназистки Смольного. Поступкам, на которые раньше был способен – просто так, ради шутки. Он даже пиво под «Чемпионат мира по футболу-2000» покупал с вечера, когда на улице было темно и его никто не мог увидеть с пакетом, наполненным бутылками. Ну и что, что он в отпуске? Он – судья, черт побери...
Опять звонок. На табло АОН высветились сплошные прочерки. Звонили с таксофона. Кто может звонить ему с таксофона?
– Слушаю.
– Я знаю, кто ты и чем зарабатываешь на жизнь. Но и ты уже наверняка знаешь, чьи у тебя деньги. Возьми себе десять «штук» за синяк и верни оставшееся. Предлагаю не усложнять друг другу жизнь. Я перезвоню через час.
Гудки.
Вы смотрели по телевизору рекламу мороженого «Фишка» и шоколадных батончиков «Шок»? Нет, Антон не испугался. Он был просто изумлен до такой степени, что молча просушил волосы полотенцем, налил себе полстакана коньяка и спокойно выпил. И лишь после этого, закинув в рот толстый кусок карбонада, с набитым ртом произнес:
– Пастор прое...л общак.
Он уже почему-то не стыдился этих слов. Не стыдился, потому что сейчас он находился в том положении, когда любой нормальный человек просто-напросто может не только испугаться, а впасть в панику. Антон сидел с влажными, взъерошенными после полотенца волосами и, глядя на себя в зеркале, жевал мясо.
Что происходит?
Его целенаправленно и весьма технично «грузят». О сумме речи в разговоре не шло, но Струге и без подсказки догадался, что кто-то просит его «вернуть» восемьсот тысяч долларов. Тут не нужно быть провидцем. «Возьми десять «штук» за синяк». Синяк Антон получил в тот момент, когда Пастор с подручным пытался скрыться со своим общаком. Пастор знает, что Антон – судья. Это тоже понятно из его слов. Так же совершенно понятно, что квартира сейчас под наблюдением, если не сказать проще – в осаде. Телефонная коробка находится в подъезде, этажом выше, поэтому вполне вероятно, что и телефон под «контролем».
«Вышли на меня они через травмопункт, – размышлял Антон. Пытаясь сосредоточиться, он понимал, что ситуация совершенно дикая – федерального судью, заведомо зная, чем это может впоследствии икнуться, «конкретно грузят на бабки». – Черт!.. Все ясно и понятно, кроме главного – почему он решил, что общак у меня?!»
Антон пытался, словно перематывая кинопленку в замедленном режиме, воспроизвести события от того момента, как Пастор с подельником выбежали из банка, до той секунды, как он получил удар и потерял способность ориентироваться. Он хорошо запомнил, как подсел под руку впереди бегущего и, пользуясь центробежной силой движения его тела, ударил его локтем в грудь. Даже не в грудь, а скорее под ребра... Он хорошо помнил хрюкающий звук пораженного противника. То, как он отлетел в сторону после удара, Антон видеть не мог, потому что разворачивался ко второму бегущему, но грохот металла говорил о том, что тело с силой отлетело от него и ударилось о машину.