Месть смертника. Штрафбат
Шрифт:
Как-то утром Белоконь в очередной раз отправился в штаб. Он хотел прогуляться, но Алеша вызвался подвезти. В штабе водитель хотел выяснять обстоятельства пропажи вещей, предназначенных для санчасти. Об этом Алеша говорил, не переставая, – он пылал праведным гневом, хотя до потерянных нательных рубах и простыней ему не должно было быть никакого дела.
Белоконь слушал болтовню шофера невнимательно, хмыкал невпопад, а на ухабах трясся с такой счастливой улыбкой, будто каждая кочка доставляет ему несказанное удовольствие. Позади была чудесная ночь – еще одна ночь с Ритой, ставшая вершиной их отношений. Они вновь были у озера, над которым стояла круглая, по-степному огромная
В Москве у Риты был жених, Костя, от него она ждала ребенка. Костя об этом так и не узнал – ушел на фронт вместе с московским ополчением и сгинул там в жуткой мясорубке. А Рита избавилась от ребенка. Она больше не говорила об этом, но Белоконь понял смысл этих слов. Такое избавление было кровавой и опасной, зачастую смертельной мукой. Рита считала, что у нее никогда не будет своих детей. Белоконь попытался утешить ее, но Рита лишь рассмеялась.
– Лучше обними меня, Васенька, – сказала она. – Мой большой наивный ребенок.
Они заснули на берегу и вернулись в санчасть только утром. Сегодня их счастью миновала неделя – на фронте огромный срок, за который можно стать героем, затем трусом и предателем, затем снова героем – и все это за какой-то час, только час этот нужно прожить. А неделя – это целая жизнь внутри крохотной вселенной. Зачастую куда более важная, чем все предыдущие и последующие годы, вместе взятые.
Белоконь хотел сделать для нее что-то особенное. Вчера он собрал степные цветы – симпатичные желтые, милые, но невзрачные белые, голубые. Названий их он не знал. Рите понравилось. Может, составить еще один букет? Взять немного красных – совсем чуть-чуть, как символ праздника… Не крови, нет, нельзя, чтобы она подумала о крови. Нужно разбавить их оранжевыми…
Увлекшись мыслями, сержант пропустил момент, когда Алеша умолк, обиженный невниманием. Правда, ненадолго.
– Вася, ты точно не пьяный? – в третий раз спросил он.
– Не пьяный.
– Ты вот меня не слушаешь, – посетовал Алеша. – А я ведь о жизни говорю. О самой что ни на есть реальной жизни вокруг нас. Это тебе не девок на озере укладывать.
– Да пошел ты, – ответил Белоконь с блаженной улыбкой на лице, которая никак не вязалась с его словами.
Он понимал, что об их с Ритой хождениях на природу знает вся часть. Тут уж ничего нельзя было сделать, и Белоконь просто не обращал на это внимания. Другие медсестры нисколько не стеснялись своей бурной и разнообразной личной жизни и спали с солдатами и санитарами прямо в землянках и палатках – на виду у всех. На виду или с участием – это уж как доводилось. С офицерами у них были особые отношения. Алеша нередко возил девушек в штаб на своем грузовике – кому как ни ему было об этом знать. Самых смазливых медсестер регулярно вызывали в командирские блиндажи. Неизменная их формулировка – «для выполнения боевого задания». Одни оставались при штабе, становясь ППЖ, другие переставали ими быть – из постоянных жен командования становились общими и периодическими.
Риту никто не вызывал. Если бы Белоконь не был так поглощен своим огромным счастьем в крохотной уютной вселенной, он непременно бы над этим задумался. Сравнил бы ее прошлое с настоящим и сделал бы правильный вывод: кто-то из начальства держит ее для себя. И он бы даже догадался, кто именно. Однако этого Белоконь не сделал.
– О, ты напрасно отмахиваешься! – говорил Алеша. – В этот решительный момент, когда родина в опасности, зажравшиеся снабженцы крадут у раненых панталоны. Но так больше продолжаться не может. И не будет! Найдется и на них управа. Уже нашлась, я так думаю. Не удивлюсь, если мы сейчас приедем в штаб и узнаем, что эти нечистые на руки враги народа отправлены в штрафной батальон. Или просто расстреляны как предатели родины. Вот не удивлюсь, Вася! Ты и сам, небось, слышал: во вчерашнем приказе наркома обороны ясно сказано, что наши ресурсы… в общем, что жрать скоро будет нечего, все будем голые и голодные. А эти собаки раненых грабят! Должны же они наконец понести заслуженное…
– Что за приказ? – перебил его Белоконь.
– Вася, да ты точно пьяный! Вчера товарищи из особого отдела зачитывали. Причем два раза, чтобы до всех дошло. Ты опять могилы рыл или просто храпел где-нибудь в кустах? Так тебя бы нашли по звуку и привели слушать. Всех сгоняли…
– Леша, ближе к делу! Какой приказ?
– Приказ наркома обороны номер… кажется, двести тридцать семь, – сказал водитель, – или двадцать семь… Ты не думай, у меня память хорошая, у меня…
– Ну?!
– …отец агроном.
– Провалитесь вы оба, о чем приказ?!
– Об том, что пора уже нам прекратить отступать. А всех отступающих паникеров – в расход.
Белоконь подумал о тех, кто остался за Доном, кого река отрезала от своих. Они вот не отступили. И теперь их прессуют особисты. Он поинтересовался:
– Мне послышалось или ты упоминал тюремный батальон?
– Штрафной батальон, – поправил Алеша. – Я толком не вникал, но, кажется, предателей соберут вместе. И заставят воевать силой, раз они не хотят по-хорошему.
На это Белоконь ответил лишь угрюмым «угу». От его прекрасного настроения ничего не осталось.
Алеша, видя, что его пассажир и главный зритель помрачнел, постарался его развлечь:
– Да ты не хмурься, Вася! Нас это не касается, мы ж и так воюем. У нас в дивизии народ в основном героический. Аж гордость берет, что на нашей земле есть такие люди. Вот пару дней назад случай был. Ты, конечно, не знаешь… Наш офицер угнал у немцев самолет с желтыми крыльями, представляешь?
– Не представляю.
– Во! – обрадовался водитель. – А ты послушай. Мне связисты рассказывали, они всегда в курсе. А было так: среди бела дня из-за реки прилетает штурмовик…
– Леша, а куда это мы едем? – спросил Белоконь.
Почти добравшись до штаба, водитель свернул с накатанной дороги.
– Там саперы все перерыли, – сказал он со странной улыбкой. – Я вчера чуть к ним в яму не ухнул. Вернее, уже ухнул передними колесами, еле вытолкали… Крюк надо делать, иначе никак.
– Останови, я пешком дойду.
– Да ладно тебе, тут три минуты объезда!.. Ты про самолет дослушай, а то обижусь.
– Ну валяй.
– Значит, прилетает штурмовик. Весь такой ярко-голубой, с желтыми крыльями. Я вообще-то не стратег, но мне кажется, что фашисты зря навострились красить свои лаптежники под синичек. Думают, что мы совсем идиоты, синицу от «Юнкерса» не отличим, пока не какнет. Да хотя бы по крестам…
– Короче, твою мать! Прилетает самолет и что дальше?
– Дальше он прет себе по прямой… Вот не знаю, почему его не сбили. Это что же, любой может прилететь и бомбить?.. Ладно-ладно, это я так, между делом… Штурмовик над колонной понесся, представляешь? Там, конечно, переполох – кто стрелять, кто от бомб прятаться… А он себе прет дальше, в степь. Сел, говорят, там. К нему, конечно, наши подтянулись. Еще бы не подтянуться, такого павлина только слепой не заметил. А оттуда вываливается такой веселый здоровый мужик. Я, говорит, наш разведчик, капитан Сидоров моя фамилия.