Месть смертника. Штрафбат
Шрифт:
– Давай-давай, заливай! Младлей восстал из мертвых и одарил сержанта Белоконя своим пиджачком. А может быть, ты эту одежку на живом приметил? А потом аккуратненько задушил лейтенанта, чтоб китель не попортить, а? Рассказывай, сержант, тебе уже, считай, терять нечего. В несознанку от такого факта не уйдешь.
– Спросите у водителя медсанчасти, – хмуро бросил Белоконь. – У того, который меня сюда привез.
– У Крысюка, что ли?
– Я так и понял, что он крысюк. Мелкая крыса.
– Не ерничай над фамилией, – произнес Керженцев и погрозил пальцем. – Сам-то ты по фамилии гораздо ближе к лошади, чем к человеку… А рядовой Алексей Крысюк честно выполняет свой долг перед Родиной. За активное участие в эвакуации полевого госпиталя он будет представлен к ордену Отечественной войны II степени. Пока ты рыскал среди раненых да присматривался к чужому барахлу, он спасал людей. И тебя, между прочим, спас, гниду такую. У него-то как раз никакой возможности подобрать себе шмотье не было.
Белоконь громко сопел. Он сложил руки на груди и постарался унять бешеное сердцебиение. Ну, Алеша!.. И этот проклятый Корж!..
– Вижу, крыть тебе нечем, – ласково сказал проклятый Корж. – Хорошо. Пойдем дальше. Нам стало известно, что ты, Белоконь, обладаешь каким-то… э-э… неограниченным запасом мыла и махорки.
В голове у Белоконя что-то щелкнуло. Только после этих слов он четко осознал, что НКВД его уже не выпустит. До них он не то чтобы не понимал, что происходит, но всецело был поглощен яростью, накатившей на него при одном взгляде на Керженцева, на эту гнусную тварь, посмевшую тянуть свои мерзкие пальцы к его беззащитной Рите.
А тварь между тем вбивала гвозди в гроб Белоконя.
– Это вещи нужные, – говорил капитан госбезопасности, дирижируя догорающей папиросой, – их ведь на всех распределяют. А у тебя их избыток. Мы, конечно, проверили. И мы, конечно, узнали. О, что мы узнали!.. Оказывается, ты способен на финты, совершенно немыслимые для сержанта рабоче-крестьянской Красной Армии. Надо продолжать? Не надо?
Белоконь сидел с каменным лицом.
– По морде вижу, что не хочешь. А я продолжу. Вот у меня бумага с твоей подписью, Белоконь ты наш Василий. И здесь твоей рукой написано, что по нормам снабжения тобой в качестве командира артиллерийского расчета из восьми человек… Уже выучил, сколько солдат в расчете гаубицы, молодец!.. Так вот: в качестве командира получено за весь расчет: спирта этилового шесть литров… ну и так далее. Прелесть! Мертвые души в ведомости. Николай Василич Гоголь, может, слышал? Так он тоже плохо кончил. Знаешь, как это называется? Са-бо-таж. Подрыв боеспособности дивизии в личных целях. И одновременно с этим – издевательское глумление над героически павшими в бою товарищами. По сути, то же мародерство, только еще циничней и коварней. Что скажешь? Ничего не скажешь? Да мне и неинтересно.
– И вот еще, – продолжил Керженцев после паузы. – В прошлый раз я обещал тебе всесторонне проверить показания относительно твоего поспешного бегства с поля боя. Товарищ Дубинский подтвердил твои полномочия как посыльного, этот вопрос снимается. Но у меня здесь есть куда более интересная бумага – докладная записка рядового Матушевича, который был связным погибшего командира дивизиона.
Белоконь не сразу понял, что речь идет об ординарце Матвеиче.
– Согласно показаниям товарища Матушевича… Вот они, в руках держу, – сказал Керженцев, помахав небольшим мятым листочком. – Так вот, рядовой пишет… Зачитываю: «находящаяся на довольствии части кобыла по кличке Ромашка, каковая кличка присвоена ей по признаку желтой масти»… так, это немного не то… ага, вот: «преступно украдена и уведена из стойла провокатором и противником коммунистической революции сержантом гаубичной батареи Белоконевым В.»… То есть тобой, Белоконь… «После чего и вплоть до нынешнего часу героическое животное находится в лапах оного контрреволюционера, скрывшегося в неизвестном направлении». Так-то, кон-тыр-революционер! Любопытно получается, не правда ли? Мое первое, самое первое, если помнишь, предположение о том, что ты мразь и конокрад, подтвердилось… В показаниях связного Матушевича, кроме того, есть слова о том, как ты в пьяном виде агитировал его сдаваться в плен. Но он остался верен присяге. Прочитать? Очень интересно написано.
– Нет, спасибо… гражданин начальник, – безразлично сказал Белоконь.
Откровенно идиотский донос Матвеича его не интересовал. Под расстрел он пойдет и без ординарца. Наверное, прямо сейчас и шлепнут. Других мыслей в голове не было. Сначала нужно в полной мере осмыслить происходящее. Возможно, времени не хватит даже на это.
Капитан госбезопасности расслабленно закурил следующую. У него был исключительно довольный вид: я, мол, с удовольствием поработал и очень собой горжусь.
– Как видишь, у нас длинные руки, – сказал Керженцев и с наслаждением пошевелил пальцами своих вовсе недлинных рук. – У нас очень длинные руки. Что ж… мы и так потеряли очень много времени. Через час твоя новая рота должна уже быть на марше.
Слова о новой роте Белоконь пропустил мимо ушей. Он был занят. Он представлял, как вырывает Коржу руки.
Керженцев поручил сонному Лютикову проследить, чтобы Белоконя отконвоировали к остальным. «На тот свет», – подумал Белоконь. Нужно было соблюсти протокол, а также отделать сержанта напоследок.
– Обработаешь его лично, лейтенант, – сказал Керженцев. – Хоть какая-то от тебя польза.
Белоконя повели в глубь рощи за блиндажом капитана госбезопасности. Через полсотни метров остановились. Сержант изображал покорность судьбе, а на самом деле лишь ждал удобного момента для бегства. Вот так просто и глупо расстрелять себя он не даст.
Лютиков оглянулся на конвоиров, которые смотрели на него, не скрывая усмешек. Неожиданно лицо лейтенанта исказилось, он подскочил к Белоконю и ударил его кулаком в живот. Удар был несильным, Белоконь согнулся скорее от неожиданности, чем от боли. Происходящее он воспринимал с отстраненной готовностью к действию. Он всегда впадал в это состояние, когда вокруг творилось что-то из ряда вон выходящее, что не вписывалось в привычную картину мира, которая и без того трещала по швам в это военное время.
Лютиков приложил его сапогом под колено. Тоже не особенно крепко, однако это была та самая раненая нога. Швы Рита сняла всего четыре дня назад, и место было довольно чувствительным. Когда сержант оказался на земле, Лютиков изо всех сил стал пинать его, особо не разбирая, куда бьет, все с тем же истерическим напором. Белоконь почти не замечал ударов – он только закрыл лицо руками и согнулся, напрягая мышцы спины. Силы Лютикова быстро иссякли – видимо, лейтенант был действительно очень утомлен. Кроме того, он явно не испытывал к Белоконю негативных чувств и бил скорее для галочки. Когда он прекратил, энкавэдэшный старшина с тупой и плоской рожей, главный из конвоиров после Лютикова, сказал:
– Что же это за халтура, товарищ лейтенант? Такому лосю нужно как следует всыпать, иначе он ничего не почувствует. Разрешите, я добавлю.
Не дожидаясь ответа, он сильно пнул Белоконя по почкам. Затем последовал еще один такой же ощутимый удар.
Раздался окрик Лютикова:
– Отставить! Хватит!
Плоскомордый старшина успел садануть в третий раз. Он сплюнул и прекратил.
– Слушаюсь, товарищ ли-ти-нант! – сказал старшина с издевательскими интонациями, произнеся последнее слово по слогам. – А ну вставай, сволочь! Подъем! Отдохнешь на том свете!
Чувствуя болезненное покалывание от последних ударов, Белоконь стал медленно пониматься, стараясь не становиться на четвереньки и не давать старшине лишнего повода. И все равно он получил сапогом по ребрам. Этим тычком сержанта свалило обратно на траву и сухую хвою.
– Отставить! – крикнул Лютиков.
Старшина ничего не ответил, но, похоже, немного угомонился. Белоконю удалось подняться и выпрямиться.
– Сорвать с него петлицы! – распорядился Лютиков.
Плоскомордый старшина стал к Белоконю вплотную и рванул петлицы с выпущенного над кителем ворота гимнастерки. Сержант пришивал их сам, поэтому петлицы сидели криво, но крепко. Его потянуло вперед вместе с ними, и старшина не упустил случая стукнуть ему кулаком под дых. После этого петлицы были сорваны. Поскольку нарукавных нашивок у Белоконя не было, на этом процесс разжалования завершился.