Месть смертника. Штрафбат
Шрифт:
Белоконь ехал вдоль советских позиций. Безжалостное летнее солнце стояло в зените. Где-то далеко слева мирно текли воды великого Дона. Справа, метрах в пятистах от дороги, громыхали орудия обеих армий. Вокруг была ровная степь с редкой растительностью, из-за чего фронт казался еще ближе. Время от времени оттуда прилетали снаряды – на пути Белоконя попадались довольно крупные воронки. Ромашка огибала их с потрясающим безразличием.
В небе стал нарастать знакомый, пробирающий до дрожи вой сирен. Белоконь поднял голову и увидел множество черных крылатых силуэтов, надвигавшихся с запада. Они стремительно приближались,
Обхватив лошадь за шею, он замолотил ногами по ее бокам.
– Скачи, кобылка!!! Давай, милая! Ты же знаешь, где штаб!
Ромашка рванула галопом. По крайней мере, так показалось седоку – с каждым прыжком его подбрасывало на добрые полметра над лошадью. Белоконь держался изо всех сил. Он уже смирился с тем, что на всю жизнь останется евнухом и, если выживет, будет ходить врастопырку.
На позиции посыпались бомбы. Одуревшему от скачки сержанту казалось, что они рвутся со всех сторон и что одинокий всадник в степи – самая привлекательная цель для истребителя.
Так и случилось. Выходящий из пике бомбардировщик вскользь мазнул по лошади пулеметной очередью. Однако Белоконь осознал это позже. В тот момент он почувствовал лишь неведомую силу, метнувшую его в какие-то кусты. Белоконь впал в беспамятство.
Сержант Белоконь открыл глаза и увидел небо. Оно было ужасным. Несколько секунд он силился понять, почему все такое серое и страшное. Ему это удалось: в воздухе висел густой дым – черный и бурый. Солнце по-прежнему висело в зените, но теперь его лучи разбивались о клубящуюся завесу. Все так же выли сирены бомбовозов. На миг Белоконю показалось, что при другом небе – голубом и глубоком – он мгновенно постиг бы о жизни все. Вместо этого сержант понял, что из него еще не выветрился спирт.
«Был бы трезвый – убился бы, к черту», – решил Белоконь.
Он пошевелился. Все его тело было при нем, и каждая клеточка вопила от боли. Белоконю удалось встать на четвереньки. Отдохнув, он медленно поднялся на ноги. Больше всего болело в паху. Сержант с ужасом обнаружил, что его штаны превратились в кровавые лохмотья. Он уговорил себя не делать поспешных выводов.
Белоконь осмотрелся. Воронок поблизости не было: все бомбы достались наступающей армии. Вернее, армии, которая собиралась наступать этим утром.
Умирающая Ромашка лежала далеко от сержанта. На растерзанную кобылу было страшно смотреть. Белоконь расставил ноги и поковылял к ней, потупив взор. Через десять шагов он подобрал свою винтовку. Через двадцать – выстрелил в лошадь.
Белоконь добрался до штаба дивизии всего за час. К концу пути он уже перестал опираться на винтовку.
Суетливую возню возле штабных блиндажей сержант заметил еще издали. Все были на ногах, все куда-то спешили и все задыхались от пыли. В нескольких местах солдаты загружали машины, по цепочке передавая вещи. Ими дирижировали офицеры всех рангов: от командирского мата изрядно вибрировал воздух.
Штаб эвакуировался.
Белоконь с трудом обогнул многоголовую очередь – бойцы выстроились перед столом с бумагами. Энкавэдэшники в фуражках с синим верхом что-то записывали и давали солдатам расписаться. Многие лица в очереди были закопченными до черноты; форма каждого второго была еще хуже лохмотьев Белоконя.
Сержант подумал, что для полного хаоса здесь не хватает только бомбардировки. Однако у немецких самолетов, похоже, были другие цели.
Белоконь обогнул очередь. Его едва не раздавило походной кухней, на которой сидел веселый здоровяк-капитан с двумя медалями на груди. Он спрыгнул, подошел к Белоконю и произнес фразу, которая здесь и сейчас казалась издевательством:
– Солдат, ты чего такой грустный?
У капитана было очень русское, открытое лицо и широкие скулы. Не издевается, решил Белоконь. Не найдя ответа, сержант просто сказал:
– Что?
– Ты артиллерист, да?! А когда я так говорю, слышно?!! – заорал капитан.
– Слышно, товарищ капитан. Я нормально слышу. Сержант Белоконь, – представился он.
– С капитаном Смирновым разговариваешь, – сказал веселый здоровяк. – Ох, и дали вы сегодня жару!
– Не понял, капитан.
– Дали жару, говорю!!! Только мимо все, язви вас в душу!
– Не мимо, товарищ капитан. По ложным укреплениям.
– Опять, небось, разведка виновата?.. – протянул Смирнов с угрозой.
– Никак нет! Виноваты фашисты.
– А, ну ладно… – сказал капитан и улыбнулся. – Сержант, ты один такой. Все сразу винят разведку… Выпей со мной за победу русского оружия!
«Вот так и живем», – отрешенно подумал Белоконь.
– Товарищ капитан, у меня поручение к полковнику Дубинскому, – сказал он. – И еще я ранен. Возможно, смертельно.
– То-то я смотрю, ты такой синий, – сказал Смирнов, наливая в кружку из фляги. – Значит, будет тебе наркоз. Пей, а то не покажу полковника. Давай уж до дна, артиллерия. Выпил?.. Дубинский твой только что зашел вон в тот блиндаж.
Белоконь спустился к указанному блиндажу. Караула у двери не было, он постучал и вошел. Внутри чадила гильза с фитилем. После дневного света помещение казалось погруженным в кромешную тьму. Белоконь отрапортовал во мрак: сержант такой-то, мол, прибыл с докладом для такого-то от такого-то.
Из темноты ему ответили злым ревом:
– Сержант!!! Ты что, контуженый?!!
Белоконь вздрогнул от неожиданности и выдохнул скороговоркой:
– Пострадал при падении с мертвой лошади!
– Раненый! – раздался женский голос. – Я должна идти!.. Пустите же, ну!!!
Тон сказанного однозначно давал понять, что женщина здесь не по своей воле. Она метнулась к выходу, Белоконь посторонился, и за его спиной хлопнула дверь.
Сержант не успел опомниться, как на него обрушился поток ругани. В глубине комнатки с земляным полом и бревенчатыми стенами бранился и жестикулировал человек невысокого роста. Штаны его были приспущены. Продолжая грозить Белоконю Колымой, расстрелом и мучительной смертью с отбитыми почками одновременно, он зажег еще один светильник, подтянул галифе и застегнул ремень. Ругательства иссякли, человек свирепо засопел. Он перекинул через плечо портупею с кобурой, повторяя уже про себя что-то успокоительное вроде: «Ладно, это не катастрофа, это даже хорошо… Не катастрофа, найдется способ…»