Месть смертника. Штрафбат
Шрифт:
Орудие установили споро. Белоконь распорядился перенести снаряды на новое место и пошел за указаниями к старлею Еремину. Лейтенант сидел в землянке и дымил. Указание было одно: немедленно, с этих самых позиций, расстрелять всех немцев, включая Гитлера, Лили Марлен и весь их паршивый фатерлянд. На все про все Белоконю дается полчаса и вот эта прикуренная папироса. Сержант затянулся, козырнул и вышел из землянки.
Четверо его бойцов курили, сидя на раздвинутых ножницами станинах «М-30». Еще трое разместились на корточках в нескольких шагах от гаубицы.
А через миг троицу разнесло взрывом. Белоконь не хотел этого вспоминать.
За следующий час поредевший расчет Белоконя использовал большую часть снарядов батареи. Когда боеприпасы почти закончились, Еремин дал отбой орудиям. Старлей отправился названивать начальству, а его солдаты расположились в траве.
Соседние батареи изредка садили по затянутым дымом позициям.
Еремин ворвался в тесную землянку в тот момент, когда она уже почти осыпалась. Он увидел поддерживающего бревенчатый настил связиста и свирепо пошевелил усами.
– Рядовой! – гаркнул Еремин. – Ты что делаешь?
– Товарищ старший лейтенант, разрешите доложить! – тонким голосом отозвался связист. – Потолок подпираю…
– Это я вижу. А накурили-то!
– Товарищ старший лейтенант! Так вы же и накурили.
– Разговорчики! Живо соедини меня со штабом дивизии.
– Товарищ стар…
– Ну что?!
– Бревна обваливаются, – сообщил связист. – Мне бы кого-нибудь в помощь.
Еремин громко засопел. Он подошел к рядовому и тоже подпер потолок.
– Вызывай штаб, – сказал старлей. – Я пока подержу, а ты вызывай. Времени нет совсем, черт тебя за ногу! Фугасные кончились, осколочных осталось на пару залпов.
Связист подсел к громоздкому аппарату и принялся с жаром накручивать ручку.
– Линия работает! – радостно сообщил он. – Надо же, работает!
Покрасневший под весом настила Еремин потребовал отставить смех.
– «Волга»! – закричал связист в трубку, – «Волга», я «Дон-пять»! «Волга», я «Дон-пять»! Ответьте «Дону-пять»! «Волга», я «Дон-пять»! Да «Волга» же!.. Есть «Волга», товарищ лейтенант.
Рядовой снова стал под бревна, и Еремин бросился к телефону.
– Кто говорит? – спросил он. – Виноват, товарищ полковник! Это командир второй батареи «М-30» гаубиц старший лейтенант Еремин. Так точно, без потерь в технике. Огонь мы сразу же скорректировали. Как часы, товарищ полковник. Только фугасные закончились, и осколочных почти нет. И кумулятивные… Что за черт! – зарычал Еремин и постучал трубкой по аппарату. – Все оборвалось. Рядовой, живо вызывай штаб еще раз!
Беспрерывно ругаясь, старлей вернулся поддерживать настил. Связист немного повозился с телефоном и сказал упавшим голосом:
– Опять кабель осколками перебило, товарищ лейтенант. Там наши ребята ползают, ликвидируют разрывы, но когда еще до этой линии доберутся…
Еремин выдал многоэтажный мат и отпустил бревна. Потолок накренился, отовсюду посыпалась земля.
– Да держи же ты, рядовой! – рявкнул старлей.
– Товарищ лейтенант! Мне бы помощь! – взмолился погребаемый связист.
– Стоять насмерть! Ты солдат Красной Армии, черт тебя за ногу!
Не услышав внятного ответа, Еремин выбрался из землянки и побежал к батарее.
Из людей Еремина на ногах был только Белоконь. Все время, пока не вернулся мрачный старлей, он с задумчивым видом ходил вокруг гаубицы. Сержант переступал через станины, гладил щит и проходил под поднятым стволом, мурлыча мотив какой-то песенки: «Артиллерия – бог войны, ар-ти-ллерия бог-вой-ны!» Заметив командира, он умолк.
– Белоконь, собери мне сержантов, – потребовал Еремин. – Вот за этой пушечкой. Посовещаемся, покурим…
– Собрать их быстро или медленно, товарищ старший лейтенант? – поинтересовался тот.
– Что за вопросы? Быстро конечно!
– Э-гей, сержанты! – крикнул Белоконь, не сходя с места. – Айда сюда, командир папиросами угощает!
Еремин выругался и сплюнул. Сержанты – вместе с Белоконем их было четверо – действительно собрались быстро. На фронте давно курили только махорку, поэтому на щедрый призыв подтянулись и некоторые рядовые. Даже один раненый приполз. Вздыхая, Еремин раздал сержантам по папироске и объявил, что больше у него нет. Рядовые разошлись.
– Значит, так, товарищи сержанты, – сказал Еремин. – Положение дел у нас неопределенное. С одной стороны, приказано сдерживать немца шквальным огнем. Что мы и делали, верно?
Сержанты дружно подтвердили.
– С другой, стрелять уже нечем. Да и не очень понятно, куда стрелять-то. Немец из окопа не лезет, палит во все стороны, как оглашенный. Танкам нашим хана, это даже отсюда видно. В атаку ходит непонятно кто. Если вообще кто-то ходит, потому что ни хрена не ясно, – добавил лейтенант и глубоко затянулся. – Четверых мы потеряли, еще пятеро ранены осколками…
– Шестеро, товарищ старший лейтенант! – сказал один из сержантов. – У меня рычагом ноготь оторвало. Кровища хлещет.
– Папиросой прижги! – отрезал Еремин. – Тоже мне, цаца. О чем это я?.. Связи, говорю, со штабом нет! Связистов там, что ли, перебило… Черт вас всех за ногу, забыл совсем! Землянка заваливается, починить надо.
Когда двое рядовых, матерясь, были отправлены на починку, старлей продолжил:
– Мы имеем вот что. Раненые есть, снарядов нет. У соседей наших – та же картина. Командиру дивизиона оторвало голову первой же фашистской миной. Жаль, хороший был мужик наш капитан… Его больше нет, нужно самим выкручиваться. Нам бы сейчас машину со снарядами – мы бы туда раненых сгрузили. А связистов всех перебило, в штаб звонить некому. Поэтому, товарищи сержанты, самый здоровый из вас сейчас поскачет в штаб.