Месть Танатоса
Шрифт:
— Я заберу его в Шарите, запишите, — приказала сопровождавшему ее санитару.
Через полчаса в расположение третьего взвода прибыл адъютант полковника Брандта, капитан Крауз, а вместе с ним высокий, молодой ефрейтор танковой дивизии СС «Мертвая голова». Увидев их, Маренн приветливо поздоровалась с Краузом и спросила:
— Вы видели полковника де Криниса? Где он сейчас находится?
— В первом взводе. Скоро заканчивает и подъедет сюда. Вот, я доставил Вам героя…
— Я вижу…
— Привет, мама! — Штефан подскочил к матери, едва не перевернув дощатый стол, стоявший посреди землянки. Маренн притворно строго нахмурила брови.
— Ефрейтор, на фронте у солдат нет мам, — заметила она сыну.
— Так точно, фрау, — весело согласился Штефан и ласково обнял ее.
— Тебя надолго отпустили? — спросила она озабоченно, разглядывая сына.
— Нет, всего на час, — ответил тот беззаботно. — А он уже почти прошел.
— Где ты задержался?
— Да там… болтали со связистками.
— Штефан, ты неисправим, — Маренн хотела поругать его, но засмеялась. — Значит, тебе уже необходимо возвращаться?
— Да я успею. Подождут.
— Штефан, не забывай, ты в армии, — напомнила ему.
— Я знаю, мама, — ответил ефрейтор, осматриваясь по сторонам.
— Быть может, — вмешался унтер-офицер Кеплер, — перед отъездом сына Вы, фрау Сэтерлэнд, вместе с ним выпьете за здоровье нашего лейтенанта? Сегодня его день рождения.
— Ну что Вы, Кеплер, — смутился Майер, — зачем, отвлекать по пустякам?
— Я поздравляю лейтенанта, — улыбнулась Маренн, обращаясь к нему. — Мы обязательно выпьем. Но вечером. Не будем испытывать терпение командиров моего сына. Обычно это нам дорого обходится. Поезжай, Штефан, — отпустила она ефрейтора. Я договорюсь с твоим начальством, чтобы вечером тебя отпустили. Мы побудем вместе, погуляем на дне рождения лейтенанта…
— Да Зеллер и так отпустит…
— Нет, Штефан. Не надо нарушать дисциплину, — Маренн снова заговорила строго. — У тебя будут неприятности…
— Но мы же выкрутимся, мама…
— Ну что ты за человек! — воскликнула она, теряя терпение.
— Твой сын.
— Я понимаю… — ей оставалось только согласиться с ним.
Вечером, сидя у костра рядом с Кеплером и де Кринисом, Маренн с улыбкой наблюдала за сыном, который, наигрывая на губной гармошке, по-юношески беззаботно веселился с молодыми солдатами. Он возмужал, ее ребенок, — не узнать. Светловолосый, загорелый, сероглазый, он с каждым годом все больше становился похожим на отца.
Ей снова вспомнилась Первая мировая война. Разгневанный генерал Фош, командовавший соединенными силами Антанты, срывает погоны с плеч английского лейтенанта за то, что тот посмел прямо на лужайке под окнами генерального штаба на глазах всего союзного генералитета, собравшегося на совещание, изнасиловать проститутку.
Конечно, лейтенант заплатил девушке за «услугу». Он хотел, чтобы его разжаловали в рядовые, и потому устроил «спектакль» для генералов. Он больше не мог командовать, не мог и не хотел посылать люден на смерть во благо интересов олигархии.
Маренн вспомнила свои глупые слезы тогда. Она плакала даже не оттого, что Генри вдруг перестал быть офицером. Ей было обидно, что он сделал это с другой женщиной, а не с ней. В отчаянии она повторяла бывшему лейтенанту: «Ну почему? Почему не я…»
А Генри держал ее за руку и… молчал. Как он мог тогда объяснить, что слезы ее напрасны, что именно потому, что он ее любил, он не мог так поступить с ней. Она должна была понимать сама. Но она не понимала — она плакала. И боялась поднять глаза, чтобы не встретиться с ним взглядом. Потом же просила отца не наказывать Генри. Но генерал Фош оказался тогда неумолим. Зато бывший лейтенант, как выяснилось позднее, — непобедим. Чего ж теперь удивляться, в кого пошел Штефан? В него, в своего отца — в Генри Мэгона.
От воспоминаний Маренн оторвал голос де Криниса.
— По-моему, становится прохладно, вы не находите? — профессор психиатрии, выехавший на этот раз вместе с Маренн на инспекцию полевых госпиталей, чувствовал себя на открытом биваке неуютно. — Может быть, пойдем в укрытие? — предложил он.
— Нет, нет, — покачала головой Маренн. — Я не устала. А Вы идите, отдыхайте, Макс. Конечно.
— Вы не простудитесь? — спросил де Кринис обеспокоен но.
— Нет, — успокоила его Маренн, — я привычная, вы же знаете.
— Ну, тогда я пойду…
— Проводите полковника, пожалуйста, — попросила Маренн Кеплера.
Вернувшись к костру, унтер-офицер снова сел рядом с Маренн и, взяв из костра тлеющую головешку, прикурил сигарету. Протянул ее госпоже оберштурмбаннфюреру.
— Я наблюдал, как Вы работали сегодня, — заметил он вполголоса. — Я ничего не понимаю в медицине, но мне захотелось побыть на месте раненого.
— Благодарю, — Маренн приняла сигарету, затянулась ей и улыбнулась его словам.
— Не торопитесь, унтер, это не то место, куда следует стремиться. Не дай Бог Вам такое ранение. Уверена, тогда Вы пожелаете обратного…
— Но Вы же вытащите меня? — спросил он с долей лукавства.
— Я не всегда могу оказаться рядом…
Русское наступление началось на рассвете. Взломав оборону Германского вермахта на соседнем участке фронта, части Красной армии устремились в прорыв. Маренн и профессора де Криниса наступление русских застало в расположении полковника Брандта. Снаряды сыпались на окопы, прижимая к земле все живое — разрывы вспыхивали повсюду. Услышав, что начался артобстрел, Маренн выбежала из блиндажа в окопы. К ней сразу подбежал унтер-офицер Кеплер.