Месть Танатоса
Шрифт:
— Штефан, — Маренн, нахмурившись, прервала веселье сына, — я думаю, нам не стоит злоупотреблять расположением бригадефюрера.
Однако ефрейтор вовсе не смутился и, наклонившись к ней, проговорил вполголоса:
— А я думаю, дорогая мутти, что расположением бригадефюрера нам очень сложно злоупотребить при всем желании…
Маренн, услышав его высказывание, чуть не выронила ложку из рук. Даже не поворачиваясь, она почувствовала острый взгляд Скорцени, устремленный на нее, — она боялась, что не справится с волнением и легко выдаст себя и свои отношения с Вальтером Шелленбергом. Профессор де Кринис, чтобы не усугублять ситуацию, сосредоточенно ел кашу и не поднимал головы. Оглядев всех, Штефан понял, что хватил лишнего.
— Слушайте, пойдемте купаться, — предложил он, надеясь разрядить обстановку. — А то мы только едим да спим. И еще стреляем между делом. Никакой жизни. А энергия-то где? Надо, надо освежиться! Отто, идем, — вскочив, он потянул Скорцени за плечо, рассчитывая от влечь того от матери. — Нам с тобой, мне кажется, особенно необходимо, — он подмигнул со значением.
— Но вода… холодная, наверное, — собравшись, попыталась остановить его Маренн.
— Ерунда! — не отставал от Скорцени Штефан. — Вперед! Берлин нас поддерживает?
— Поддерживает, — Отто Скорцени встал, но Маренн не смела взглянуть на него, ожидая, пока Штефан все же утащит его за собой.
Совершив кувырок через голову, Штефан пробежал поляну и спрыгнул к реке. Быстро скинул с себя одежду и с разбегу бросился в воду. Скорцени спустился вслед за ним. Маренн посмотрела на смущенного профессора. Теперь, когда опасность выдать Маренн миновала, у де Криниса от волнения выступили на щеках красные пятна.
— Спасибо, Макс, — поблагодарила она, прикоснувшись к его руке, — Я чувствовала Ваше участие…
— Я знаю и люблю Вальтера с юных лет, — проговорил тот, облизнув пересохшие губы, — хотя… я не позавидую Вам, если… — он не договорил, предпочтя выразиться косвенно:
— Все знают, как благоволит сам фюрер к оберштурмбаннфюреру…
Маренн кивнула и подавила вздох.
— Еще раз спасибо. Идемте, искупаемся, Макс, — пригласила она, вымучив улыбку.
— Нет, нет, что Вы! — замахал руками профессор. — Вода действительно холодная. Я боюсь простудиться.
— Ну, как хотите, — Маренн пожала плечами и, хотя ей очень хотелось остаться с профессором на берегу, все же направилась к реке.
— Мутти! Давай, давай, давай! — кричал ей из воды Штефан.
Профессор Де Кринис с берега наблюдал, как она спускалась, как небрежно, легко сбрасывала с себя одежду, раздеваясь донага и подставляя под лучи восходящего солнца великолепную фигуру, как невозмутимо-женственно входила в воду, как длинные волосы, закрывавшие ее спину, словно вздохнув, вдруг поплыли по волнам…
Будучи уже немолодым человеком, Макс де Кринис,, если еще и не стал совершенно равнодушен к женской красоте, то с годами скорее склонялся к платоническим восторгам. Но глядя на Маренн, он почувствовал нешуточное волнение в крови и очень сконфузился. Конечно, молодой Шелленберг не устоял перед ней, да и не он один… Чтобы не подвергаться искушению, профессор отвернулся и пошел к бункерам.
Де Криниса одолевали невеселые размышления: он переживал за Вальтера. Что будет, когда о любви шефа Шестого управления к Маренн и об их тайной связи станет известно Скорцени? Похоже, оберштурмбаннфюрер уже догадывается, не может не догадываться, как психиатр доктор де Кринис знал это наверняка. А скоро догадки Скорцени обретут вполне определенную почву — ведь Вальтер подал официальный рапорт рейхсфюреру о разводе, и Отто Скорцени не составит труда понять, почему. Как уговаривал де Кринис Вальтера не торопиться! Вполне можно было бы просто уехать от Ильзе и жить на служебной вилле — зачем огласка!
Используя свое влияние на фюрера, Скорцени вполне может в отместку добиться смещения Шелленберга с его поста, и что тогда станет с лабораторией де Криниса в клинике Шарите?! При смене руководства ее либо вовсе упразднят, либо назначат другого начальника. Конечно, профессора де Криниса, известного дружбой с Шелленбергом, Отто Скорцени не оставит. Вот уж верно говорят — сердцу не прикажешь! А оно, как известно, очень часто не в ладу с умом, даже с таким светлым, как у Вальтера…
Добравшись до блиндажей, де Кринис увидел штандартенфюрера СС Науйокса, который решил вздремнуть на свежем воздухе и лежал, вытянувшись на траве рядом с потухшим костром. Заслышав шаги, Алик открыл глаза.
— Доброе утро, профессор, — приветствовал он де Криниса, чуть приподнявшись. — Что там за шум? Что они делают? — он махнул рукой в сторону реки. — Опять большевики, что ли?
— Нет, слава Богу, — ответил ему де Кринис, — это наши купаются.
— Вот уж с утра пораньше! — поежившись, Алик перевернулся на другой бок.
— Кто-то тут отлынивает от водных процедур?! Я тебя сейчас!
Только что из реки, весь мокрый, Штефан выскочил из-за берез с ведерком в руке и, подбежав к Алику, с размаху окатил его холодной речной водой.
— Душ, герр штандартенфюрер, — громко объявил он. — Чтобы война Вам раем не казалась!
— Доннер веттер, — Алик вскочил, как ужаленный. — Ты у меня дождешься, пожалуй, ветреник! Погоди!
Де Кринис повернул голову — Маренн стояла под березами, застегивая блестящие пуговицы на кителе. Мокрые волосы, переброшенные через плечо, закрывали серебряный погон. Вот она затянула ремень на тонкой по-девичьи талии, поправила кобуру… Когда подошла, то, наблюдая за Штефаном, она улыбалась. Но профессор не мог не заметить, что ярко-зеленые глаза ее оставались грустны…
Освобождение Муссолини
Молодая немка с бледным, красивым лицом, в чертах которого явно угадывалась славянская кровь, навестила в гостинице только что прибышую в Берлин Габриель Шанель, известную французскую модельершу. Она представилась ей как фрау Ильзе Шелленберг.
Я знаю, выкрикнула супруга бригадефюрера не знакомой ей даме в запальчивости, — что Вы приехали сюда, чтобы отнять у меня мужа. Так не старайтесь, не старайтесь зря… Он потерян не только для Вас. Он потерян для меня, — в ее голосе проскользнуло рыдание. — У меня Вам его не отнять я уже ни на что не имею права. А у той другой, которой принадлежит его сердце, его не смог отнять даже рейхсфюрер. Она для него — одна. Она для него — все. Рейхсфюрер подписал ему развод… — закрыв лицо руками, фрау Шелленберг разразилась слезами. Шанель недоумевала.