Месть Танатоса
Шрифт:
Быстрым шагом, не оборачиваясь, фрау Ким вернулась по аллее к машине. На минуту задержалась, чтобы посмотреть павлинов на поляне. Придерживая венок, запрокинула голову, подставляя лицо солнцу, и снова заулыбалась. Потом села в машину.
Вальтер Шелленберг, проводив ее взглядом, поднялся в кабинет к рейхсфюреру.
— Вы опоздали, — недовольным тоном встретил его Гиммлер. Потом строго взглянул на молодого генерала сквозь очки и добавил по-французски: — Enfant terrible.
— Виноват, — щелкнул каблуками Шелленберг,
— Садитесь, — Гиммлер указал в кресло напротив его рабочего стола. — Порой мне кажется,
— Да, да. Я понимаю. Благодарю Вас, — Маренн повесила трубку и тяжело вздохнула. Только что из штаба сухопутных войск ей сообщили, что со Штефаном произошла крупная неприятность. Через секунду она уже набирала номер Шелленберга.
— Бригадефюрер просил ни с кем не соединять, — предупредил ее Ральф фон Фелькерзам. — По для Вас, я думаю, он сделает исключение. Минуту.
— Шелленберг, — услышала Маренн почти тотчас знакомый голос. — Слушаю тебя. Только быстро.
— Быстро не получится, — сожалея, произнесла она, — у меня неприятности с сыном. Может быть, я перезвоню позже?
— Я очень занят до вечера, — ответил Шелленберг и предложил: — Приезжай после восьми в Гедесберг. Я буду там. Сможешь?
— Хорошо, — обрадовалась Маренн. — Я постараюсь. Мне позвонить предварительно?
— Не надо. Просто приезжай. Извини, звонят от рейхсфюрера, — он снова переключил ее линию на Фелькер зама.
— Спасибо, Ральф, — поблагодарила Маренн адъютанта.
— Все в порядке, фрау? — спросил адъютант.
— Да, да. Спасибо, — ответила Маренн.
Около восьми часов вечера Маренн взяла машину и выехала в Гедесберг. Настроение у нее улучшилось: она очень надеялась, что Вальтер Шелленберг не откажется заступиться за ее сына перед руководством вермахта, а кроме того, после пыльного, душного Берлина так приятно было оказаться на свежем воздухе за городом!
Маренн опустила верх машины и ехала по гладкой пустынной трассе — на высокой скорости, подставив лицо теплому встречному ветру.
Вокруг служебной виллы СД, где располагалась загородная резиденция Шестого управления, царила тишина. Когда Маренн подъехала к воротам, из скрытой за разросшимися кустами будки к ней вышел охранник. Проверив документы, распахнул узорчатую решетку.
Маренн въехала на территорию виллы. Здесь также было пустынно и тихо. Мелькнула зеркальная гладь озера за высокими елями. Шелленберг, она знала, обычно находился в комнатах, выходящих окнами на лес, — в том крыле располагался его кабинет.
Поставив машину на стоянку, она прошла в дом. Миновала широкую прихожую в зеркалах, вошла в гостиную. Тут тоже никого не было. Прохладный вечерний воздух, напоенный медовыми ароматами цветов, струился сквозь распахнутые балконные двери.
Высокие окна, на манер готических, также были открыты. Маренн подошла к одному из них и, прикрыв глаза, полной грудью вдохнула ласкающую сладкую смесь. Потом тихо засмеялась.
Ветер играл ее длинными распущенными волосами. Она не заметила, как на верхних ступенях лестницы, ведущей из гостиной на второй этаж, появился хозяин виллы. Несколько мгновений Вальтер Шелленберг наблюдал за ней. Потом сошел вниз.
Услышав его шаги, Маренн обернулась.
Бригадефюрер был в парадной форме: вероятно, только что вернулся из ставки. Но китель по-домашнему расстегнут, лицо усталое…
Охранник доложил мне, что ты приехала, — сказал он, подходя.
— Я поняла, — кивнула Маренн в ответ.
— Присаживайся, — предложил ей бригадефюрер, указывая на венское кресло с высокой спинкой. — Что случилось? Ты будешь кофе?
— Да, спасибо, — Маренн села в кресло за небольшим круглым столиком красного дерева на резных ножках. — Что случилось? — переспросила она. — Опять неприятности у Штефана, — и тут же осторожно добавила, выгораживая сына: — Мальчик такой эмоциональный. Он никак не может научиться держать себя в руках…
— Что он натворил в этот раз? — с улыбкой спросил Шелленберг, — Надеюсь, жертв среди личного состава нет.
Бригадефюрер поставил на стол поднос с двумя маленькими чашечками севрского фарфора, потом — горячий кофейник, сахарницу…
— Я отпустил сегодня прислугу, — пояснил, усаживаясь в кресло рядом, — в конце концов, кофе я могу сварить сам. Так что со Штефаном? — он разлил кофе в чашечки и протянул одну из них Маренн. — Прошу.
— Благодарю. Как мне сообщили сегодня утром из штаба сухопутных сил, — рассказывала она, — по большому знакомству, конечно, Штефан нагрубил командиру батальона, назвал Гудериана просто Гейнцем, привел всем в пример американскую армию, где каждый рядовой называет Эйзенхауэра просто Айком, приклеил на Устав порнографическую картинку и читал стихи на английском языке — очень громко. Притом еще он приударил за русской девушкой, из местных, и даже, по некоторым сведениям, соблазнил ее на сеновале… Вот так. Особо же было указано, — Маренн вздохнула, — что юноша просто не имеет никакого понятия о дисциплине, плохо воспитан и, видимо, совсем забыл, где находится.
— Ему напомнили? — поинтересовался Шелленберг иронично.
— Еще бы! Конечно, — ответила ему Маренн. — Издали приказ отправить в спецбатальон для исправления обнаруженных недостатков, — она грустно улыбнулась. — Мне так неудобно обращаться к тебе снова с этим, Вальтер, — извиняющимся тоном произнесла она, — я понимаю, я смертельно надоела тебе с подобными просьбами. Ты гак занят. Но что поделаешь, — она покачала голо вой, — такой у меня ребенок — непоседа…
— Ты говорила с Гудерианом? — спросил Шелленберг. — В конце концов, его тоже «обидели», — он засмеялся, — назвали по имени, как мальчишку!
— Мне стыдно даже звонить ему, — честно призналась Маренн, — Позвони ты.
— Хорошо.
Вальтер Шелленберг поставил чашечку с кофе на стол и подошел к телефону.
— Генерала Гудериана, — приказал он, сняв труб ку, — Вальтер Шелленберг. Добрый вечер, дружище, заговорил, услышав голос генерала. — Да, да, ты угадал. Именно по этому поводу, — он оглянулся на Маренн. — Что? Айнзибель поручился за него, — Вальтер снова рассмеялся. В который уже раз парню повезло. У него много «адвокатов». И ты уже отменил приказ? Надеюсь, ты понимаешь, Гейнц, мальчик еще очень молод, он нуждается в самоутверждении. А некоторые наши командиры, напрочь лишенные чувства юмора, воспринимают все слишком прямолинейно. Ну, это уже легче. Благодарю тебя, Гейнц. Надеюсь, мы как нибудь пообедаем вместе. Всего доброго.