Месть Владигора
Шрифт:
Первый воин тоже долго соображал, кумекал, а потом спросил:
— Тогда чего ж Владигор с Грунлафом да с другими так долго договориться не могли? К чему приступ первый их отбил, пороки борейские рушил, а вчера с какой стати с ними бился на стенах?
— А дело простое, Ценка, — уверенно отвечал Горел. — У князей так заведено: прежде договора полюбовного да родственного надобно вначале силой помериться, крепкой любви ради или для хорохорства. Вот и побились маленько, попускали друг другу кровя. Не наше дело — княжеское. Ты иди себе, иди, Ценка, может, куда и придешь. Князь-то наш, Владигор, башковит. Нас с тобой, да и всех синегорцев, в обиду никогда не даст. На то он и правитель.
Тем и закончился разговор. Но подобные разговоры то и дело возникали в толпе уводимых неведомо куда синегорцев. И Владигор порой слышал их и думал про себя: «Иду туда, чтобы подданных своих еще более счастливыми сделать. От чар Краса подальше ухожу, и Грунлафу за обиду, что нанес он мне и моему народу, отомщу, не обрадуется!»
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГРОМ, СОТРЯСАЮЩИЙ НЕБО
1. Очень тихий город
ожди уверили воинов в том, что лишь внезапное вмешательство Перуна, обиженного кем-то из борейцев, помешало им захватить Ладор, поэтому надо принести богатое жертвоприношение и очистить свои сердца от всяких скверных помыслов по отношению к Громовержцу, и тогда удача во время завтрашнего приступа будет за ними.
— Вы храбро сражались сегодня, борейцы! — стоя на возвышении, вещал Грунлаф, окруженный многотысячной толпой воинов, бугрившейся рогатыми шлемами, кожаными боевыми наголовьями, стегаными шапками с нашитыми на них железными бляхами. — Но, видно, не все из вас были любимы Перуном, когда шли вы на синегорцев. Впредь будьте бдительны — нельзя даже в мыслях своих ругать, хулить, поносить богов, и уж тем паче упрекать их в чем-нибудь нельзя. Сегодня мы возложим близ алтаря Перуна пятьдесят лучших коней, а если кто-нибудь из вас согласится стать жертвой, поднесенной богу, то это доставит Перуну лишь вящую радость, и не придется сомневаться нам в завтрашней победе!
— Я!
— Нет, я стану жертвой!
— Меня положите на алтарь Перуна!
Сразу несколько рук с мечами взметнулось над толпой, и Грунлаф кивнул:
— Хорошо, братья! Вожди выберут среди вас самого красивого, могучего, высокого и густобородого. От такого дара Перун не сможет отказаться. Но вначале погребем тех, чьи души уже обитают где-то рядом с предками.
После погребения и тризны, после жертвоприношения, когда рядом с идолом Перуна возлегли трупы пятидесяти зарезанных жеребцов, а поверх их окровавленных, еще теплых тел осторожно положили и тело молодого, широкоплечего коробчака с перерезанным горлом, никто из борейцев уже не сомневался в том, что завтра Ладор станет их собственностью со всем тем, что находится в нем: богатством, женщинами, обильной едой и питьем, с добрыми конями и откормленным скотом.
В ту ночь они спали совсем недолго. Без команды начальников вставали со своих убогих постелей, зажигали глиняные плошки с жиром, в котором плавал фитиль, приводили в порядок доспехи, точили мечи и наконечники копий, поправляли оперенье у стрел, усердно размалевывали лица сажей, охрой, суриком. Каждый делал это молча, сосредоточенно, — никто из них не желал смерти, но всякий знал, сколь вероятна она, а поэтому в эти часы воины думали скорее о ней, чем о победе над врагом, потому что боялись обидеть смерть своим невниманием, а значит, страшились призвать ее к себе.
Поутру построились так же, как и вчера, и три колонны-змеи снова поползли к Ладору: одна — прямо, две другие — в обход, справа и слева. Когда подошли на расстояние выстрела из лука, надежно прикрылись щитами. Лучники, самострельщики, пращники принялись обстреливать верх заборола, хоть и не видели пока голов ладорцев. Тем, кто шел впереди, показалось странным, что синегорцы даже и не подумали восстановить разрушенные заборола, да и то, что не свистели стрелы, не втыкались с сочным чмоканьем в их щиты, изумляло немало.
«Неужели еще какую-то хитрость придумали ладорцы? — думали уже многие, подходя к насыпи и не замечая на стене и под нею защитников крепости. — Нужно быть начеку. Помоги, всемогущий Перун!»
Выставив копья далеко вперед, плечо к плечу, прикрываясь большими, от лица до голеней, щитами, медленно вступили на всход, потом убыстрили шаг, потом перешли на бег. Первые ряды через проломы в забороле взбежали на площадку стены, но, вознамерившись пронзить копьями всякого, кого увидят здесь, в нерешительности остановились.
На площадках никого не было. Только несколько сломанных копий валялось здесь.
— Они прячутся где-то! — стараясь поскорее прогнать недоумение и растерянность первой пришедшей на ум мыслью, закричал какой-то сотский из коробчаков. — Искать ладорцев, искать!
В разные стороны потекли по боевым площадкам борейцы. Заглядывали в ниши, где порой находили укрытие от дождя крепостные караульные, осторожно стали спускаться по лесенкам вниз, думая, что где-нибудь в прилегающих к стенам постройках притаились хитрые ладорцы. Но, отворяя двери этих домиков, оставленных незапертыми, борейцы так и не находили врагов.
Изумление начинало сменяться страхом. Воины, готовые или принять смерть, или растерзать своих врагов, словно ударились лбами в стену, и этой стеной была пустота и немота города. Негодуя неизвестно на кого, они стали бегать от дома к дому и повсюду находили следы внезапного ухода людей. Негодование борейцев ненадолго сменялось радостью, когда удавалось найти что-то ценное — оставленные беглецами ожерелья, подвески, гривны, запястья, наголовья. Встречалась и серебряная посуда, и все эти вещи борейцы тут же прятали в предусмотрительно захваченные мешки. Но радость скоро исчезала, как исчезает из дырявого кувшина вытекающая вода. Не хватало главного. Готовившиеся стать победителями, не видя синегорцев, ненавидимых всей душой уже за то, что они долго не впускали их в город, воины были неудовлетворены. Да, серебро — это хорошо, но где же радость схватки, радость от приобретенной в бою добычи? Воины знали, что и жены, и дети их тоже не будут рады, ибо не оружием взято все это добро, а как подачка, брошенная врагом.
Куда богаче оказались в домах исчезнувших борейцев запасы провизии: в хлевах стояли коровы, овцы, козы, в ледниках лежали разделанные пополам свиные копченые туши, мороженая битая птица, бочки с солониной. В амбарах — жито, крупы, овес, в погребах домов побогаче борейцы находили бочки и глиняные кувшины с медом, и, не поборов искушения, воины принялись за духовитые напитки. Мед, брага, пиво рекой полились в их глотки, но легче на душе у борейцев не стало.
Уже во хмелю выходили из домов воины, таща на плечах мешки с найденным добром, качаясь, пытались зайти в соседние дома, но там уже рыскали другие.