Месть Владигора
Шрифт:
— Но для всех четырех племен не хватит всходов! — заметил Пересей. — Их три всего!
Веско заговорил Грунлаф:
— Коробчаки разделятся на три отряда и пойдут впереди игов, гарудов, плусков. Я знаю, их воины — отменные копейщики, а именно копейщиков и нужно послать вперед. Копья помогут поднявшимся на всходы воинам дотянуться до скрывающихся за заборолом синегорцев, а после, когда бой будет вестись уже на площадках стен, в ход пойдут мечи. Знаю, коробчаки завтра смогут снискать вечную славу и, наверное, погибнуть…
Пересей не возражал. Он кивнул, зная цену славе, которая венчает даже после смерти тех, кто первым всходит на вражеские стены. И еще долго говорили меж собой вожди, возбужденные предстоящей битвой и скорой победой.
А в это время в горнице Владигора тоже заседал военный совет. На скамьях, покрытых дорогим сукном и поставленных вдоль завешанных оленьими и волчьими шкурами стен, сидели пять человек: сам властитель Синегорья, единокровный брат его Велигор, Путислава — Велигорова жена — и Любава, сестра Владигора. Бадяга же, понимая, что ему оказали честь присутствовать на этом совещании, жался в углу, куда свет свечей, стоящих на столе, проникал едва-едва. Владигор, недавно вернувшийся со стены, заговорил:
— Знайте, что у Ладора больше нет стен.
Многие промолчали, понимая, о чем говорит синегорский князь, однако Бадяга не согласился:
— Не сердись, князь, но возражу тебе. Если ты имеешь в виду построенные борейцами всходы, то рано еще толковать о том, что нет у Ладора стен. Я бы так воспользовался ими…
— Ну и как же?
— Во-первых, к этим всходам никого из борейцев, если ринутся на рассвете, не подпустил бы. Знаем теперь, куда пойдут они, а поэтому не только на стенах за заборолом — рядом с их холмами поставил бы вплотную лучников и самострельщиков, но и под самой стеной. Даже близко не подпустим борейцев, все полягут на расстоянии в выстрел.
— Думаешь, удержим их стрелами? — в раздумье Владигор спросил.
— Если не удержим стрелами, по их же сходам вниз сбежим, копьями доколем, мечами! — уверенно сказал Бадяга.
Владигор же в задумчивости, всем показавшейся странной при его горячем характере, сказал:
— А если не доколем?
Бадяга хмыкнул, пожал широкими плечами. Он догадывался, что таится за нерешительностью князя. Две попытки напасть на борейцев конным строем закончились провалом, и, знал Бадяга, Владигор сейчас думал как раз о той странной силе, что мешала ему сражаться. А что могло быть для князя Синегорья более унизительным, чем ощущение своего полного бессилия?
— Так вот, если не достреляем борейцев и не доколем, они взбегут по своим всходам и сметут всех ладорцев со стен, потому что силы у них великие. Три войска соединились в одно, а союзники наши, к которым я посылал гонцов, не отозвались.
Заговорил Велигор:
— Брат, ты вот все пугаешь нас тем, что борейцев не остановить. Я тоже думаю: если они, сбросив наших, спустятся в город и станут носиться по улицам, врываться в дома, резать всех подряд, то что же будет с Синегорьем? Считай, оно погибло?
Любава не выдержала:
— Не бывать этому! Что ты говоришь, Велигор?! Как же погибнуть Ладору, всему Синегорью?! Да я сама с Путиславой, со своими сенными девками и служанками пойду в кольчугах и шлеме на стены! Я стреляю из лука не хуже любого мужчины. Не подпустим борейцев к городу!
Владигор устало вздохнул:
— Что толку в твоей смерти, сестра? Думаешь, она прибавит славы Синегорью? Спасет его от позора? Нет, разоренный город, разоренное княжество может спасти от бесславия только… месть, — с тихой улыбкой сказал Владигор.
— Месть? — переспросила Путислава. — Но кому ты собираешься мстить? Ведь ты даже не уверен в том, что защитишь город, а уж собрался мстить! Прости, княже, речи твои мне кажутся лишенными смысла.
— Нет, Путислава, бессмысленными ты их не находи, — возразил Владигор. — Завтрашний день покажет, способен ли Ладор сопротивляться натиску борейцев. Если славно будем отбиваться, то все премудрости врага бесполезными окажутся. Борейцы, неудачу осознав, уйдут отсюда, потому что есть им уж почти что нечего, я знаю. Но в случае ином синегорцы должны покинуть город и следовать туда, куда я укажу, туда, откуда я стану мстить. Ну а теперь — пусть женщины оставят нас. Нам с витязями нужно подумать, как завтра утром получше борейцев встретить.
11. Бой за Ладор
Как только порозовел край неба на востоке, борейцы уже стояли близ своих землянок в полном боевом облачении, кто какое имел. Переминались с ноги на ногу от мороза, хлопали рукавицами, погромыхивая при этом оружием, а младшие начальники, получив с вечера приказ готовить приступ в полной тишине, воинам то и дело грозили кулаками, шипели на них:
— Эй, Зоб, еще погреми мне, погреми! Оставлю без ковша меда, а то и вовсе на приступ не возьму!
— Ты опять шебуршишь, Березайка? Гляди, успею всыпать горячих на морозе по голому-то заду! Велено было в полной тишине стоять! Нагремитесь, наоретесь еще сегодня — аж глотки порвете от натуги.
Те, кто таскал сегодня к стенам Ладора корзины с глиной, стояли в задних рядах — их считали уставшими, заморенными, а поэтому на стены они должны были полезть последними. Первыми же шли копейщики-коробчаки, а с флангов их поддерживали лучники, самострельщики и пращники.
Прикатили бочки с медом, и каждый воин получил по большому ковшу. Выпив крепкого, хмельного напитка и согревшись, воины теперь только и ждали команды пойти вперед. Враг казался им в эти минуты во много раз уступающим им по силе и храбрости, да и сами ладорские стены борейцы готовы были превратить в жалкие руины.
Но вот солнечный диск, закрытый облаками, показался над горизонтом, и, повинуясь негромко отданному по всем частям войска приказу, борейцы пошли туда, где черной массой различались на розовом полотне неба постройки Ладора. Впереди копейщиков и стрелков особо отряженные воины толкали широкие щиты, поставленные на полозья, и, когда до города оставалось шагов двести, раздался рев труб и писк рожков, загудели барабаны, а некоторые воины выхватили из-за пояса толстые коровьи и конские кости, высушенные и полые, и, рыча по-звериному, страшно и протяжно крича, стали неистово колотить ими одна о другую.