Месть

Камински Стюарт Мелвин

–  Даже в Сарасоте?

–  Здесь, конечно, не так, но мир велик. Я, знаете, очень люблю начало «Путеводителя по галактике для путешествующих автостопом» Дугласа Адамса: что-то вроде «Вселенная очень, очень большая». Меня забавляет такая недооценка.

–  Грин заводит романы со своими пациентками?

Она резко поставила чашку на стол, сложила руки на коленях и посмотрела на меня очень внимательно.

–  У вас есть основания полагать, что это так?

–  Может быть, - сказал я.

–  Что ж, я отвечу вам загадкой: возможно, вы наполовину правы.

–  Я не понимаю.

–  Когда поймете, дайте мне знать. Больше я ничего не могу вам сказать. Предмет исчерпан, переходим к вам.

–  А вы не будете рассказывать мне о каком-нибудь племени, живущем в диких районах Индонезии?

–  Не буду. Чем вы занимаетесь для развлечения?

–  Смотрю фильмы, видеокассеты.

–  Еще?

–  Работаю, ем, стараюсь не задумываться, смотрю сны.

–  У вас ведь есть хороший сон для меня, Льюис?

–  Может быть.

–  Перед тем, как прийти ко мне, вы всегда видите какой-нибудь интересный сон. Расскажите мне его.

Она снова взяла свою чашку.

–  Сегодня мне приснилось, что у меня в ухе червяк, - сказал я.

–  В ухе?

–  Вы уверены, что мой рассказ не испортит вам аппетита?

–  Я могла бы довести вас до дурноты историями своих пациентов, продолжая с аппетитом закусывать, - сказала она, подбирая последние крошки.

–  Белый червяк, в правом ухе. Еще в этом сне была моя жена. Я вдруг почувствовал что-то странное у себя в ухе. Она сказала: «К тебе в ухо заполз червяк». Я испугался, сказал ей - вытащи немедленно. Она стала пытаться его вытащить... Я чувствую, как она аккуратно пытается взять его ногтями, она говорит, что никак не может достать. Червяк забирается все глубже. Я прошу ее быстро принести пинцет; Она бежит в ванную, возвращается с пинцетом, снова пытается достать червяка. Я чувствую прикосновение к уху холодного металла. У нее ничего не выходит. В конце концов она тихонько вскрикивает, и я понимаю, что она зацепила его. Так и есть, но червяк идет плохо, и она разрывает его. Она достает его из уха по частям, а я спрашиваю: «Он вышел? Вышел?» Она говорит, что да, я бегу в ванную, встаю под душ и смываю настоящего и воображаемых червей.

–  Вы были уже раздеты? Или вам пришлось снимать одежду?

–  Раздет.

–  Ваша жена тоже?

–  Да... или... я не уверен. Потом она оказалась в чем-то белом, тонком.

–  Когда вы почувствовали червяка, вы лежали в постели?

–  Ммм... Да.

–  Вы помните, где и в какой момент все это происходило?

Она допила кофе, встряхнула чашку, чтобы убедиться, что не осталось ни капли, и поставила ее на стол рядом с фотографией внуков.

–  Да, по крайней мере частично.

–  Расскажите.

–  Мы занимались любовью.

–  Когда вы в последний раз занимались любовью? Я имею в виду с женщиной или с другим мужчиной, кроме самого себя?

Зазвонил телефон. Она говорила, как автоответчик. Она не могла заставить себя выключить телефон или дать ему звонить. Однажды я попросил ее включать автоответчик, когда мы разговариваем. Она объяснила, что могла бы это сделать, но тогда ей будет интересно, кто звонит, и ее внимание отвлечется. Кроме того, она волновалась за мужа, Мелвина, у которого было больное сердце. Поэтому я терпеливо ждал, радуясь возможности подумать не о ближайшем ответе, а о последующих.

–  Извините, пожалуйста, я не могу сейчас разговаривать. Я могу перезвонить вам завтра утром... Я поставила вам диагноз. Я не могу изменить его... Я говорю вполне обдуманно. До свидания.

Она повесила трубку и сказала мне и себе:

–  Городской отдел здравоохранения.

И снова мне:

–  Итак, когда в последний раз вы занимались любовью?

–  Накануне того дня, когда погибла моя жена.

–  С вашей женой?

–  Разумеется. Мы уже говорили об этом.

–  Почему вы не сердитесь? Вы должны хотя бы немного рассердиться, - сказала она.
–  Я больше рассердилась на служащего ГОЗ, чем вы на меня за предположение, что при жизни вашей жены вы могли заниматься любовью с кем-то другим.

У кресла, на котором я сидел, была откидная спинка. Я занял полулежачее положение и сцепил пальцы в замок на животе.

–  Я больше ни на кого не сержусь, - сказал я.

–  Вас ничто не раздражает?

–  Не знаю. Возможно, я ищу что-то, что меня рассердило бы, и не хочу найти. Вы можете это понять?

–  Прекрасно могу. Следующий вопрос. Почему вы всегда говорите «моя жена» и никогда не называете ее по имени? Вы никогда не говорили мне, как ее звали. Хотите ответить сразу или предпочтете подумать неделю?

–  Мне это больно.

–  Называть ее имя?

–  Да.

–  Иногда боль сидит внутри, притаившись. Если вы взглянете ей в лицо, она может отступить. Вы хотели бы, чтобы она отступила?

–  Не уверен. Нет, я бы этого не хотел. Я хочу, чтобы она всегда оставалась там, где я могу ее найти.

–  Чтобы жалеть себя?

–  Да, жалость к себе дает облегчение.

–  Придет время, когда вы назовете ее имя. Вы почувствуете боль, но это будет приятная боль.

–  Я не хочу, чтобы боль стала приятной.

–  Посмотрим.

–  Ее мать была очень полной. Красивое лицо, но сама очень полная. Я...

–  Да?

–  Нет, ничего.

–  Ваша жена была адвокатом?

–  Да. Я не хочу говорить сегодня о моей жене.

Она наклонилась вперед, надула губы, подняла брови и сказала:

–  Тогда мы пока отложим эту тему. Вы сейчас работаете? Раз вы планируете заплатить мне, вы, вероятно, работаете. Над чем, кроме снов?

–  Сбежавшая жена. Сбежавшая девочка.

–  Это один человек или разные? Убежавшая девочка - чья-то жена?

Я откинулся еще дальше на спинку стула и посмотрел вверх, на потолок.

–  Разные.

–  И вам интересно найти их. Это больше, чем просто работа, чем заработок?

–  Не знаю.

–  Ваша жена тоже бежала, - сказала она.

Я спокойно ответил:

–  Она погибла.

–  И у вас не было детей?

–  Вы это знаете.

–  Вы все-таки рассердились?

–  Ничего похожего.

Я не смотрел на нее, но знал, что она встала.

–  На сегодня достаточно. Идите ищите ваших женщин. Мы поговорим о них через неделю. Пропавшая жена, пропавшая дочь и этот сон. Я полагаю, он говорит вам, что вы должны перестать казнить себя. Вы знаете магазин итальянского мороженого на Семнадцатой улице?