Месть
Шрифт:
Правила клуба были простыми: смотри, но не трогай. Руки на бедрах. На коленях. Да хоть под задницей, не важно, лишь бы девчонку не касался.
– Ты гребаное динамо, – раздраженно проворчал Гарольд и запрокинул голову. Стеклянные глаза, вонючее дыхание. – За что я вообще плачу?
Джун прошла за ним и обвила руками его плечи.
– Ты меня трогать не можешь, – проворковала она, склоняясь к самому уху. – А вот я тебя могу.
Он не увидел проволоки у нее в руках и ничего не заметил, пока удавка не затянулась на шее.
Гарольд забился,
Джун всегда любила удавку. Быстро, эффективно, осязаемо.
Гарольд потратил слишком много энергии, цепляясь за провод, а не за ее лицо. Не то чтобы это имело значение.
– Ничего личного, Гарольд, – сказала Джун, пока он топал ногами, пытаясь освободиться.
Так и есть – Гарольд не входил в ее список. Это был просто бизнес.
Безжизненное тело рухнуло на пол, тонкая полоска слюны свисала с открытых губ.
Джун выпрямилась, вздохнула, убрала провод. Она принялась изучать свои ладони, которые не были ее ладонями. На них остались тонкие, глубокие порезы. Джун их не чувствовала, но знала, что настоящая Джинни проснется с этими рубцами и болью.
Извини, Джинни, подумала Джун, вышла из комнаты и задернула за собой занавеску. Гарольд был большим транжирой. Он оплатил целый час Джинни-чирлидерши, что давало Джун добрых пятьдесят минут, чтобы убраться как можно дальше от тела.
Шагая по коридору, она потерла рубцы. По крайней мере, соседи по комнате Джинни были дома – железное алиби. Никто не видел, как Джун входила к Гарольду, и никто не видел, как она уходила, поэтому все, что ей нужно было сделать…
– Джинни, – прозвучал чей-то голос, слишком близко. – Ты разве не на работе?
Джун выругалась себе под нос и обернулась. А попутно изменилась – четыре года сбора образов всех, кого она коснулась, предоставляли ей обширный гардероб. В мгновение ока она сбросила Джинни и выбрала кого-то еще, тоже блондинку, с такими же волосами, такого же телосложения, но с сиськами поменьше и круглым лицом.
Такая перемена – чертово произведение искусства, и вышибала растерянно моргнул. Джун по опыту знала: когда люди видят то, чего не понимают, то не могут соображать. «Я видел» становится «Думаю, я видел», затем «Я не мог видеть», а значит: «Я не видел». Глаза ненадежны. Умы слабы.
– Сюда можно только танцовщицам и клиентам, мэм.
– Я подглядывать не собиралась, – ответила Джун, подпуская тяжелого акцента. – Просто искала дамскую комнату.
Макс кивнул на дверь справа:
– Пойдете назад, откуда пришли, и через весь клуб.
– Спасибочки, – подмигнула она.
По пути обратно Джун старалась идти спокойно, непринужденно. Сейчас ей хотелось одного: забраться в душ. Со стрип-клубами вечно так. Вонь похоти и пота, дешевой выпивки и грязных денег была такой густой, что буквально липла к коже и не отпускала до самого дома. Хотя все это лишь игра фантазии: Джун не могла чувствовать, ощущать запахи и вкусы. Одолженное тело – оно такое. Одолженное.
Она миновала уже половину пути, когда врезалась в мужчину, худого, светловолосого, одетого во все черное. Ничего особенного, в подобном месте бизнесмены пялились на голых женщин наравне с обычными холостяками, но Джун нечаянно задела его руку и увидела… пустоту. Ни деталей, ни воспоминаний.
Мужчина едва обратил на нее внимание и уже пошел прочь. Он скрылся за красной дверью в глубине клуба. Джун заставила себя шевелиться, хотя весь ее мир только что замер.
Неужели? Каковы шансы…
Ничтожны, однако все же не нулевые. Несколько лет назад был еще один парень, молодой, с ним она столкнулась на улице летней ночью. Ей пришлось запрокинуть голову, ему нагнуться. Джун ощутила тот же холод, ту же черноту там, где должны были храниться воспоминания. Когда месяцами с одного прикосновения собираешь образы и формы, такое отсутствие информации сбивает с толку, дезориентирует.
Тогда Джун не знала, в чем дело – он не в порядке, она сама, это такая особенность или глюк, – а потом проследила за парнем и увидела, как он провел рукой по капоту машины. Внезапно заурчал мотор. Вот тогда она поняла: парень – другой.
Не такой, как она, но не обычный.
После того случая Джун решила его отыскать.
Джун, которая никогда прежде не была поклонницей случайных контактов, лишних прикосновений, теперь, в погоне за этими неуловимыми пятнами тьмы, искала любой повод, чтобы задеть пальцами, поцеловать в щеку. Но не нашла другого.
До этого самого дня.
Джун спряталась за колонну и сменила белокурую девушку на человека с незапоминающимся лицом. В баре она заказала себе выпивку и стала ждать, пока незнакомец появится.
Десять минут спустя он появился с черным портфелем в руке и вышел в темноту.
Джун пошла следом.
На улице бродил народ, но недостаточно много, чтобы скрыть слежку. Каждый раз, как на нее падал уличный свет, Джун меняла форму.
Что она сделает, если мужчина в черном ее заметит?
А если нет?
Джун не знала, почему следует за незнакомцем или как поступит, если он остановится. Что же ее тянуло, инстинкт или простое любопытство? У Джун не всегда получалось отличить их друг от друга. До…
Нет, она не хотела думать о том, что было раньше. Не хотела и не должна. Может, сам момент смерти и не запомнился, но агония была достаточно реальной. Нет смысла откапывать этот гроб.
Ее ведь звали не Джун. Она похоронила настоящее имя вместе со всем остальным.
Оставила лишь акцент. Впрочем, «оставила» громко сказано – упрямая штука не желала уходить. Отголосок дома в чужом мире. Память о зеленом и сером, о скалах и океане… Она, вероятно, могла бы уничтожить и это, вычистить вместе со всем остальным, что делало ее самой собой. Но больше у нее ничего не осталось. Последняя ниточка.