Месть
Шрифт:
Он почти достиг порога, когда накрыл первый спазм.
Виктор пошатнулся, прижался к стене, сквозь стиснутые зубы вырвался низкий стон.
Сидни стояла рядом на четвереньках, но, когда Виктор споткнулся, весь гнев исчез с ее лица, сменившись страхом.
– Что с тобой? В чем дело?
Виктор склонил голову, тяжело дыша.
– Уведи ее…
Митч наконец подскочил и оттащил Сидни от Виктора.
– Что с ним происходит? – рыдала она, вырываясь из хватки здоровяка.
Виктор открыл дверь и сделал один шаг, прежде чем боль захлестнула его как прилив, и он упал.
Последним, что увидел Виктор, была Сидни, которая вывернулась из рук Митча и бросилась к нему.
А потом все стерла смерть.
– Сидни?
Виктор хрипло вздохнул.
– Сидни, ты меня слышишь?
Митч. Здоровяк говорил тихо, умоляюще.
Виктор сел и увидел, как Митч стоит на коленях у маленького тельца Сидни. Она лежала на спине, светлые волосы разметались, кожа была цвета фарфора. Сидни не двигалась. Митч потряс ее за плечо, приложил ухо к груди.
Виктор встал. Комната накренилась, голова была тяжелой, мысли тягучими, как всегда после приступа. Он повернул рубильник, обостряя чувства до боли. Нужно прочистить мозги.
– Отодвинься, – приказал Виктор, опускаясь на колени рядом с Сидни.
– Сделай что-нибудь, – потребовал Митч.
Ее кожа была холодной, хотя у Сидни она всегда холодная. Виктор поискал пульс и после нескольких мучительных секунд пустоты ощутил слабый трепет сердца. Оно едва билось. Дыхание было таким же медленным.
Виктор приложил руку к ее груди. Потянулся к нервам и попытался как можно мягче повернуть рубильник. Совсем немного, чтобы стимулировать реакцию.
– Очнись.
Ничего не произошло.
Он повернул рубильник еще немного.
Очнись.
Ничего. Она была такой холодной, такой тихой.
Виктор схватил ее за плечо.
– Сидни, очнись, – приказал он, посылая ток через ее маленькое тело.
Она ахнула, распахнула глаза, затем перевернулась на бок и закашлялась. Митч бросился к ней, а Виктор тяжело сполз вниз по двери, сердце гулко стучало в груди.
Когда Сидни удалось сесть, она посмотрела прямо на Виктора. В ее широко раскрытых глазах был не гнев, а грусть. Виктор без слов прочел ее невысказанный вопрос. Тот же вопрос, которым так долго мучился сам.
Что я наделал?
Виктор сидел на балконе и смотрел, как падает снег, белые пятна на черном фоне.
Он замерз. Можно было надеть пальто, успокоить нервы, приглушить холод, стереть все ощущения. Вместо этого Виктор смаковал мороз, наблюдал, как его дыхание вырывается облачками пара на фоне ночи, цеплялся за краткий период молчания.
Свет снова зажегся, но Виктор не мог заставить себя войти внутрь, не мог вынести выражение лица Сидни. Или Митча.
Он мог уйти.
Должен был уйти.
Расстояние не спасло бы его, но могло бы защитить их.
Дверь открылась за его спиной, и он услышал легкие шаги Сидни. Она вышла на балкон, опустилась на стул рядом с ним, подтянув колени к груди. В течение нескольких минут никто не проронил ни слова.
Когда-то Виктор обещал Сидни, что никому не позволит причинить ей боль, что он всегда навредит им в первую очередь.
Он нарушил это обещание.
Виктор изучал свои руки, вспоминая момент до того, как заставил Сидни уйти с дороги. Тогда он не трогал ее нервы, или, по крайней мере, не поворачивал рубильник. Но тем не менее сдвинул ее.
Виктор поднялся со своего места, обдумывая последствия. Он был на полпути к двери, когда Сидни наконец нарушила тишину:
– Тебе больно?
– Сейчас нет, – ответил он, уходя от вопроса.
– Но когда это случается – больно?
Виктор шумно выдохнул:
– Да.
– Как долго это длится? Насколько все плохо? Каково это, когда ты…
– Сидни.
– Я хочу знать. – Ее голос сорвался. – Я должна знать.
– Зачем?
– Потому что это я виновата. Я это с тобой сделала. – Виктор начал качать головой, но Сидни его прервала: – Скажи мне. Скажи правду. Вы все это время мне лгали, так хотя бы расскажи, каково тебе приходится.
– Как будто умираешь.
Она ахнула, будто от удара. Виктор вздохнул и подошел к краю балкона. Перила были скользкими ото льда. Виктор провел ладонью по железу, ощущая, как от холода немеют пальцы.
– Я рассказывал, как получил свои силы?
Сидни покачала головой, белокурый боб замотался из стороны в сторону. Разумеется, нет. Однажды Виктор рассказал ей свои последние мысли, но не более того. Дело не в доверии, просто они оба оставили прошлое позади. Что-то помнить хотелось, а много чего другого – нет.
– Большинство людей становятся ЭО в результате несчастного случая, – сказал он, изучая снег. – У нас с Эли было иначе. Мы решили найти способ все изменить. Кстати, это удивительно сложно сделать. Сознательно умереть, сознательно ожить. Найти способ покончить с жизнью, но все же не проститься ней, не делать тело непригодным для использования. Кроме того, нужен метод, который лишает субъекта достаточного контроля, чтобы заставить его бояться, потому что требуются химические свойства, вызываемые страхом и адреналином, чтобы вызвать соматические изменения. – Виктор запрокинул голову и всмотрелся в небо. – Это была не первая моя попытка, – тихо сказал он. – Ночь, когда я умер. Я уже пробовал однажды и потерпел неудачу. Передозировка, как оказалось, дает слишком много контроля и страха. Поэтому я решил попробовать еще раз. Эли уже преуспел, и я не хотел ему уступать. Я создал ситуацию, в которой не мог вернуть себе контроль. Ту, где не было ничего, кроме страха. И боли.
– Как? – прошептала Сидни.
Виктор закрыл глаза и увидел стоящую у панели Анджи.
– Убедил одного человека меня запытать.
Сидни коротко выдохнула. А Виктор продолжал говорить:
– Меня привязали к металлическому столу и подключили к электрическому потоку. Там был рубильник, и человек его повернул. Боль стала сильнее, но я сказал не останавливаться, пока не остановится мое сердце. – Виктор прижал ладони к ледяным перилам. – Люди имеют представление о боли. Они думают, будто знают, что это такое, каково это, но это всего лишь идея. Совсем другое дело, когда боль обретает конкретные формы. – Он повернулся к ней. – Поэтому, если хочешь знать, как ощущаются эти приступы, вот ответ: будто я умираю, снова и снова. Как будто кто-то поворачивает рубильник внутри меня, пока я не сломаюсь.