Местечко Сегельфосс
Шрифт:
– Как же не нужны! – ответил Бертель.
Оле Иогана подстегнуло его непобедимое любопытство, и он подошел.
– Еще бы не нужны! – сказал он.
– Да ведь они же уходят, куда хотят?
– Такой уж у них обычай, – сказал Бертель.
– Хм. У нас такой обычай, да! – послышался голос Аслака.
Господин Хольменгро повернулся к рабочим и сказал:
– Да, но впредь у нас такого обычая больше не будет.
– Вот что, – сказал Аслак.– Это вы один так решили?
– Да.
– Ага! А я-то дурак, думал, что и нас тоже это немножко касается.
– Нет.
– Ха-ха. Что-то вы очень стали храбры!
– С нами уж больше не считаются, ребята! – сказал Конрад.
Ропот. Все больше и больше рабочих прекращало свою прогулку и повыходило, понимая, должно быть, что заваривается какая-то каша. Аслак курил и плевал; когда трубка догорела, он зажег несколько спичек сразу и не двинулся с места. Он был высок и силен, может быть он был уверен в своей правоте.
– Идите работать, ребята, – приказал хозяин.– Становитесь на работе, кто хочет работать, остальные могут уходить.
Краткое молчание.
– Что ж, мы опять стали рабами, товарищи? – спросил Аслак.
Помещик цыкнул на него и сказал:
– Ты-то, во всяком случае, можешь уходить, Аслак! Наверное, никогда не слышал Аслак таких речей от хозяина; он позабыл про курение, с ним случилось неожиданное. Овладев собой, он начал объяснять, что этот перерыв в середине дня они установили два года тому назад и не уступят его, и кончил тем, что если уйдет с работы он, то уйдут и еще многие.
– Мы все уйдем! – ответили ему.
Эта поддержка рабочих помогла Аслаку, очень помогла: он почувствовал уверенность и злость, заговорил с хозяином дерзко, стал его «тыкать» и называть Тобиасом.
– Мы знаем, откуда ты явился, – сказал он, – ты родом с острова и тебя зовут Тобиас, не воображай, что ты римский папа. Потому что если ты скажешь еще хоть одно слово, я уйду, – сказал Аслак.
– Да, пойди к смотрителю пристани и получи расчет, – кивнул головой, сказал господин Хольменгро.
Но, верно, у Аслака имелся про запас очень солидный аргумент, крупный козырь; он усмехнулся от злобы и обиды. Увидев молодого Виллаца, который стоял несколько в стороне, не задеваемый перебранкой, он спросил:
– Уж не он ли придал тебе сегодня такую прыть, Тобиас?
– Сейчас же принимайтесь за работу или уходите! – громким голосом крикнул помещик.– Ты, Конрад, тоже можешь уходить.
Но Аслак уже поставил молодого Виллаца в связь с катастрофой, он не мог так быстро его бросить:
– Может, это твой зять? – спросил он помещика.– Так давай его сюда, мы с ним поздороваемся! – Наконец, он понял, что вместе с ним уволен и Конрад, лицо его сразу посветлело от вескости его аргументов и козырей, и он сказал: – Ага, это мы с тобой попали, Конрад!
Решение было принято и высказано, господин Хольменгро со своим спутником пошли дальше по дороге. Помещика, видимо, не особенно радовало его мужественное поведение, он шел согнувшись. Это было непонятно: королю ведь надлежало бы высоко нести голову, старый моряк и искатель приключений собственно должен был бы жалеть, что дело не закончилось двумя-тремя револьверными выстрелами. Он посмотрел на молодого Виллаца своими водянисто– голубыми глазами и сказал:
– У меня уже несколько лет не было никакой радости. Было ли это откровенностью со стороны высокомерного барина?
Аслак кричал им вдогонку:
– Ты не любишь Конрада, я понимаю, он забрал свои башмаки на пляс. Ха-ха… господи, помилуй! А куда ты сам-то ходишь плясать по ночам, Тобиас? Ты думаешь, мы тебя уважаем, фармазонишка ты этакий! Ты ходишь по избам и по сеновалам, немало народу тебя там видело! Ты пляшешь под одеялом!
Аслак продолжал орать. Это был его козырь. Стоявшие вокруг него рабочие заливались хохотом. Господин Хольменгро, видимо, торопился уйти подальше, он смиренно улыбался и тряс головой, словно желая сказать: слыханы ли когда подобные обвинения? Виллац побледнел и остановился.
– Одну минуту! – сказал он, поворачивая назад. И пошел тихонько, снимая на ходу перчатки.
– Вон идет зятек, – сказал Аслак, – давайте поздороваемся с зятем!
Виллац подходит к нему. Мелькнуло в воздухе, и Аслак на земле. Что такое – он ударил рукой! О господи, вот так кулак, твердый, английский, ни звука со стороны жертвы, а в нем самом какой-то срыв, гибель!
Толпа отступает, кто-то пятится задом, Виллац идет за ним.
– Это меня вы хотите, но ведь я ухожу, – жалобно говорит Конрад.
Услышав эти слова, товарищи вспоминают, в чем дело: их просили сейчас же приниматься за работу или уходить. А вот возвращается и помещик, начальник, хозяин идет, все может остаться по-старому, стоит им только вернуться на свои места. Ударил ведь не хозяин, хозяин не дрался…
Они начали подталкивать друг друга и шептаться, по двое отходят к работе. А беднягу Конрада трусливо предоставляют самому себе. А Конрад покидает Аслака. В этом вся беда: они приехали сюда на велосипеде, ходя в сапогах с пряжками и сезонных костюмах от Теодора из Буа, они применились к внешней и не имеющей цены стороне народившегося городка, но характер их не изменился. Да, все ничтожество их налицо.
Господин Хольменгро имел очень удивленный вид, но он был бы глупцом, если б не испытывал удовольствия. Господин Хольменгро – глупец? Все, только не это. Но он был, видимо, сбит с толку.
– Извините, что я заставил вас присутствовать при этой сцене, – сказал ему Виллац.
Аслак пошевелился и сел, он хватается за голову, встает, разыскивает свою фуражку и уходит. Пройдя несколько шагов, он оборачивается и смотрит на своих господ, потом идет вниз по дороге. Внизу он нагоняет Конрада. Они идут к начальнику пристани за расчетом.