Местечко Сегельфосс
Шрифт:
– Да, вот так оно и есть, – говорит господин Хольменгро в пространство.– Или, что это я хотел сказать? – говорит он.– Вот я несколько лет просил их, а они только упрямились. Бертель, куда они девались? Пошли работать?
– Похоже на то.
– Они уступают перед кнутом, – сказал Виллац, нахмурив брови.
Господин Хольменгро качает головой, матрос в нем ухмылялся, но человек видел дальше: дня через три история, может быть, повторится, Аслак ведь не умер, дух его не умер.
Они идут по дороге, и Виллац говорит:
– Извините, в вашем деле я не при чем. Этот человек несколько раз потребовал, чтоб его допустили ко мне, и я пошел к нему по собственному почину. Я поздоровался с ним.
– Да, да,
Был он жалок или умен? Боялся он обидеть свою опору? Или не хотел? Не годится сказочному королю обнаруживать себя слишком явно, лучше ему оставаться мифом. Но удивительнее всего было то, что господин Хольменгро вдруг начал ломаться и хвастать:
– Эти люди воображают, что я уже не богат, поэтому они и утратили ко мне уважение. Я несколько сократил производство, понес некоторые убытки, два раза повышал цену на муку, во всем этом они видят дурные предзнаменования. Ну, – он вдруг помолодел, и голос его стал энергичен, – у меня достаточно средств, чтоб терпеть убытки до конца жизни. Но ведь не могу же я сказать им этого. А средств у меня хватит!
Снова король! Ах этот Хольменгро, как он умел вынырнуть, блистая, из сказки и снова нырнуть, оставив за собой золотую дорожку!
– На востоке война, – сказал он.– Япония сейчас покупает тоннаж на вес золота.
Виллац взглянул на него. Да трезв ли этот человек? Виллац спросил из вежливости:
– А у вас разве есть дела и с Японией?
– У меня длинные руки, – ответил господин Хольменгро с улыбкой.– В свое время я вел дела с Кубой, с Порто-Рико, с Филиппинами, Антильскими островами, с Ямайкой.
Сказка. Да, конечно, господин Хольменгро – король. Он прибавил:
– Но не могу же я все это рассказывать этим людям, и потому они думают, что могут смотреть на меня сверху вниз. Между прочим, у меня давно был план, о котором я собирался поговорить с вами. Но я не хочу мучить вас сегодня, после этой сцены.
– Наоборот. Мне очень интересно…
– План зародился еще при жизни вашего отца, но я не успел обсудить его с ним. Вы владеете большими лесными пространствами, пастбищами на целые мили. Вы могли бы сдать их мне в аренду или продать.
– Там нет дичи, – ответил Виллац.
– Нет, дичи нет. Поэтому они для вас бесполезны. Я стал бы там пасти овец для экспорта.
Виллац кивнул головой: старики Кольдевины тоже развели сотни две экспортных овец.
– У меня было бы побольше. Я начал бы с малого, с тысячи штук, но постепенно увеличил бы. Ну, может быть, я начал бы с двух тысяч, но во всяком случае это – пустяки, в Мексике я видел совсем другие стада. Но, как вы говорите, там нет дичи, ни волков, ни медведей, скот может ходить без присмотра. В горах есть вода, он может пить, может доходить до самого моря, на берегу есть водоросли. Местами на горных площадках имеются небольшие скалы, которые могут служить прикрытием во время непогоды. Место очень подходящее. Подумайте об этом при случае и сообщите мне свое решение.
– Я подумаю.
Мужчины простились, и Виллац свернул к своей усадьбе. Она виднелась перед ним в профиль, со всеми крышами, рисовавшимися на западе, и с полями, спускавшимися к морю. Когда-то, в великом прошлом, его домом был весь Сегельфосс.
ГЛАВА X
«Мы полагаем, – писала «Сегельфосская газета», – что самоуправство и побои – абсолютно неприемлемый способ воздействия, представляющий в наших краях исключительное явление. Нам известно, что подобное самоуправство имело место несколько дней тому назад, и виновник его – человек, от которого, казалось бы, нельзя ожидать такого рода опрометчивых выступлений. Дело передано в суд. Напоминаем вновь золотые слова, под которыми вместе с нами подпишутся и все благомыслящие люди, а именно: что в стране нашей есть закон и право, что ясные веления закона равно распространяются на высших и на низших и что никто не ускользнет от его действия».
Виллаца вызвали на какое-то особое разбирательство; это была не примирительная комиссия и не полицейское дознание, по названию-то считалось расследованием, на деле же все свелось к тому, что старый ленсман из Ура отнесся ласково и благодушно к обеим сторонам и примирил их. Так он действовал всю свою жизнь, и это был наилучший способ. Правда, Аслак привел и поденщика Конрада, и других свидетелей, так что по началу дело, казалось, примет серьезный оборот, но в свидетелях не встретилось нужды, господин Виллац Хольмсен не отрицал данной им затрещины и спросил, сколько за нее причитается. Ленсман посмотрел через очки на Аслака, Аслак подумал и сказал цену.
– Это слишком мало!– заявил господин Виллац Хольмсен, и ленсману вдруг показалось, что он слышит голос его отца, лейтенанта.
Затем молодой Виллац заплатил вдвое больше. Это была удивительная сделка, покупка голов для вышибания из них памяти.
– Но, – сказал молодой Виллац, выложив деньги, – в следующий раз, когда этот человек заслужит от меня оплеуху, я ударю больнее.
– Да, – сказал ленсман, не для того, чтоб подлить масла в огонь, а наоборот, чтоб сгладить, – да, но в таком случае последует новый штраф!
Виллац ответил:
– Я опять его заплачу.
Тот номер «Сегельфосской газеты» был очень содержателен, в нем была, например, статья самого адвоката Раша, передовица о театре. Это было воплощенное остроумие и знание дела. «Поистине, – писал адвокат, – немалое достижение, особенно со стороны странствующей группы, дать первоклассное воспроизведение такой ответственной пьесы, как «Ядовитая змея в пещере». Он разобрал всю пьесу и ее выдающиеся моменты; но, – говорил он, – блестящим исполнением этой пьесы мы обязаны прежде всего примадонне госпоже Лидии. Она несравненна, как актриса, и провела свою роль так, что зал гремел от рукоплесканий. Во многих сценах, особенно в сцене с отравленным кубком, она возвышалась до истинно трагического величия и вызывала в памяти подобные же сцены в исполнении знаменитейших артисток. Из прочих исполнителей прежде всего следует назвать фрекен Сибиллу Энгель, которая своей ослепительной внешностью и своей игрой заслуживает всяческой похвалы. Сам глава труппы играл генерала. Он дал тип старой школы. Несколько меньшая бравурность произвела бы, конечно, тот же эффект, но в отдельных репликах он был великолепен. Остальные участники и участницы пока еще не выступали в крупных ролях, в которых могли бы проявить дарования, но надо надеяться, что эти отменные артисты не в последний раз посетили наши палестины. Просвещенная публика с радостью ожидает их возвращения!»
Далее следовала критика самого театра: «Театр не должен находиться на окраине города, этого нигде не бывает. Также не принято перестраивать так называемый лодочный сарай в храм Талии; владелец здания, господин Теодор Иенсен, мог бы в данном случае без ущерба проявить больше понимания приличий. Относительно самого здания следует заметить, что оно, принимая во внимание обстоятельства, отнюдь не отвечает предъявленным к нему требованиям, и некоторые недочеты должны быть исправлены. Со стороны специалистов высказывались замечания по поводу недостаточной вентиляции, затем следует указать, что скамейки – это, конечно, хорошо, но скамейки со спинками – лучше. Еще два слова вообще: современные посетители театров ощущают большое неудобство от неимения под рукой программы, во многих заграничных театрах имеются даже мальчики с программами по десять эре, на которые публика не скупится. «Сегельфосская газета» берется в короткий срок напечатать программы к следующему представлению. Но что сталось с музыкой?