Местечко Сегельфосс
Шрифт:
– Да нет же – что вы говорите? Да перестаньте же!
– Не отодвигайтесь. Я заканчиваю тем, что делаю вам сейчас предложение разумного человека: примите мою руку, я никогда не предлагал ее другой.
– Нет, – сказала Марианна.– И не будем больше об этом говорить.
– Я совершил этот длинный путь, чтоб добиться вас, чтоб завоевать вас.
– Вы с ума сошли!
– Поговорим серьезно, Марианна. Я предлагаю вам свою руку, в этом нет ничего безумного, мы знакомы с самой ранней юности, я ждал вас с тех пор и не навязывался. Виллаца я совершенно не принимаю в расчет.
– А я принимаю.
– Вздор. Вы отлично знаете, что это невозможно. Если бы еще это был тот купец – а может быть, это купец?
– Нет, это Виллац, – сказала она, вставая.– Пойдемте отсюда.
– Послушайте! – сказал он, тоже вставая; свет от лампы ударял ему прямо в лицо и мешал.– Послушайте, – эти пианисты без будущего – я не хочу говорить о нем лично, раз его здесь нет, но обо всех вообще. Для меня нет ничего нелепее, чем видеть, как женщины сходят по ним с ума. Ведь это же стыд и позор! Женщине гораздо меньше толку от музыканта, чем от конфирманта. Они ничего не умеют, умеют только играть, они не мужчины.
– Вы – болван!
Он задел лампу под потолком, они очутились в темноте. Что он затевал? Он не мог ее схватить, она сердито ворчала. Не помогала и настойчивая страстность, попытки применить насилие. Следующая минута кончилась полным его поражением, он лишил ее возможности сопротивляться, бросившись на нее и зажав ей рот поцелуями, обнял ее – и вдруг почувствовал укол, боль в бедре и разомкнул руки. Не пустила ли она в ход серебряную шпильку? У нее не было серебряной шпильки, она пустила в ход нож. Она лежала в его объятиях, она не хочет попасть ему в руки, та ли это? Но она что-то проворчала перед тем, как ударить.
В дверях стоял Теодор:
– Мне послышалось – что это, лампа погасла?
– Я разбил ее, – сказал Антон.
– Я сию минуту принесу другую!
Марианна вышла, и Антон последовал за нею. Возбуждение упало, оба оправили платье, Антон ощупывал свою рану и дышал тяжело. Марианна же не дышала тяжело, она уже совсем перестала волноваться.
– Не у вас ли мой носовой платок? – спросила она, протягивая руку назад и не глядя на Антона.
– Что? Ах, носовой платок? Нет, но я сейчас поищу. Она разговаривала с ним, значит не возненавидела его, он ей не противен, дьявол разберет эту девушку, эту метиску! Но сейчас он был ей благодарен за это спокойствие и изумлялся ее самообладанию. Она не закричала, только проворчала что-то перед тем, как ударить, а теперь спрашивает про носовой платок! Красота ее была вовсе не очевидна и не бесспорна, нет, она желта и похожа на индианку, глупого рисунка и глупой окраски, не классична. Но, обнимая ее, он почувствовал, что она прекрасна, почувствовал, что в ее теле и в ее движениях огромная сладость. Он решил придерживаться ее тона и сказал только:
– Будьте добры, забудьте это!
– Конечно, – ответила она.
– Благодарю вас. Но, господин, это самое оригинальное из всего, что мне случалось видеть в жизни: вы пырнули меня ножом?
– Нет, вилкой, – ответила она, показывая, что все еще держит ее в руке.– Положите ее обратно на стол!
Он взял вилку и пересчитал зубцы:
– Один, два, – стало быть во мне – во мне четыре дырки.
Но нет, пусть дьявол разберет эту девушку, она обернулась к нему и сказала:
– Будьте добры, забудьте это!
Пришел Теодор с лампой, и Антон последовал за ним. Марианна осталась возле избушки и смотрела на танцы. Находила ли она извинение поведению безумца, или же считала его – отчасти понятным и разумным? Он был не из тех, что подбираются к своей цели окольными путями, нет, конечно, не из тех тысяч заурядных нолей, что действовали бы иначе; уж не склонил ли он ее до некоторой степени в свою пользу своей поразительной определенностью?
– Я не нашел вашего носового платка, – сказал Антон. Теодор шагнул вперед, взялся за свой грудной карман, оглянулся, раздумал – отказался от чего-то. Подали кофе для всех гостей – ну, и Теодор!
– Нет, спасибо, мы будем пить здесь, со всеми, – сказала Марианна.
– Вы не решаетесь вернуться в избушку? – спросил Антон.
– Я боюсь этого меньше, чем вы, – ответила она. Кофе пили с пуншем, и Марианна спросила, который час: не пора ли нам собираться домой? Но когда молодежь напилась кофе с приложением, танцы пошли еще оживленнее и веселее, а те, что не танцевали, сидели за столом и продолжали распивать пунш, ничто не могло усилить или ослабить их настроения, даже Юлий с виноградным спиртом и закусками, – что ж, разве закуски из гостиницы Ларсена были не хороши? Юлий дал нам всем отведать тонких закусок из кладовой. А про Теодора я даже и не хочу говорить, потому что он выше всех! Короче сказать, все так развеселились, что опять стали гасить факелы и расходиться парочками, но тут Теодор скомандовал:
– Все в лодки! Точка. Теодор Иенсен.
И это прозвучало так бодро и весело, что публика подчинилась, и все направились к лодкам, крича «ура» и «спасибо за праздник» и, «ура Точке Теодору». Пекарь, Нильс-сапожник и Юлий остались тушить факелы и убирать стаканы и посуду, хотя пекарь, впрочем, никуда не годился и спал, позабыв о бренности мира сего.
Обратный путь под граммофон и веселый смех, ни одна не отходит в сторону, все эскортируют, все плывут тесной флотилией. На адмиральском судне Теодора висят три зажженных фонаря, да несколько редких звезд мигают в синей чаще неба, так что не темно и не светло, одна приятность. Да, и Теодор галантно пригласил дам с дальних шхер в свою лодку.
Подплывая к Сегельфоссу, он вдруг пустил в воздух ракету. Это был сигнал: десять динамитных взрывов вновь потрясли землю и берег, салют на весь земной шар.
– Да здравствует королева! – с большим чувством, чем обычно, сказала Антон Марианне. Теодор приложился к шляпе.
Вот взвилась в небо ракета с сигнального холма, другие ракеты с других холмов, начался сюрприз. Чудо свершилось. Люди в лодках опустили весла и смотрели, они слышали, как народ в местечке разразился криками, ракеты сменялись в воздухе огненными кострами, римскими свечами, золотым дождем, золотыми коронами, огненными павлинами – ах, господи! И так продолжалось долго, без конца, необыкновенно пышно и грандиозно, – Теодор, должно быть, заработал в этом году уйму денег на своей треске.
– Это положительно великолепно! – сказала Марианна.– Удивляюсь, как это вы сумели так все устроить, Теодор!
– Фейерверк-то? Да, не хотелось чтобы было, как в других городах, – ответил Теодор.
Он полез в грудной карман и достал оттуда пакетик. «Теперь или никогда!»
– должно быть, решил он. Сорвал папиросную бумагу и сказал:
– Фрекен Марианна, извините, вы, кажется, потеряли носовой платок, так вот, у меня есть. Пожалуйста. Да, пожалуйста.
– Ах нет, благодарю вас, не надо, я сейчас буду дома.