Место для памятника
Шрифт:
Руководителем проекта оказался Мурзин - крепкий бритоголовый парень в темных очках. Он сидел на столе, окруженный своими архитекторами, такими же, как он, загорелыми, молодыми, в золотистых свитерах. Они холодно разглядывали запыхавшегося грузного старика с редкими волосами, в узких брючках и в туфлях из настоящей кожи.
– Что случилось?
– спросил Мурзин.
– Вам звонили? Где проект?
– Вы успокойтесь; - сказала одна из девиц.
– Вы садитесь.
Мурзин раскурил старенькую трубку.
– Вы кто?
–
– Вы древний грек?
– Почему?
– не понял Осокин.
– Только древних греков так волновала архитектура.
– Ладно, это мы еще увидим, кто грек, - сказал Осокин.
– Леночка, - сказал Мурзин, - покажи товарищу пенсионеру проект.
– Минуточку.
– Осокин поднял сухой палец.
– Напрасно вы избегаете. Тут могут быть особые обстоятельства.
Их оставили одних в застекленном, как веранда, кабинетике, Мурзин расставил на полу эскизы. Он заметил, как старик прижмурился, словно собираясь с духом, в руках его вздрагивала какая-то фотография, он разглядывал эскиз, потом фотографию, снова эскиз и наконец шумно, обрадованно вздохнул:
– Ну, спасибо. Большое вам человеческое спасибо!
– За что?
– Самостоятельный у вас проект. Рентабельный. Осокин вытер платком лоб, глаза.
– Вы молодец. Сразу видно - одаренный человек.
Старик растроганно потряс ему руку, и Мурзин несколько смягчился. Это был тот период его жизни, когда он искал похвал, любил их и полушутя признавался, что тот, кому нравятся его проекты, - тот и есть хороший человек.
– Памятник тут у вас не предусмотрен?
– осведомился Осокин.
– Кому памятник?
– А если и будут ставить, - успокоенно продолжал Осокин, - то какому-нибудь мореплавателю, верно? Площадь-то Морская?
– С чего вы взяли памятник? На площади и места нет.
– Вот именно, - подхватил Осокин.
– Нет там места. Ваш проект исключает. Аннулирует.
Мурзин забавлялся горячностью старика, но, когда Осокин стал допытываться, утвержден ли проект, и кем, и полностью ли, Мурзин насторожился.
– Собственно, вам-то что?
– грубовато спросил он. Тогда Осокин со значением положил перед ним фотографию. Мурзин повертел ее, бросил на стол:
– Ну и что? Это давно известно.
Осокин вздрогнул:
– Как?
– Мы это обсуждали.
– Кто?.. Почему?
– Так это ж киселевский вариант. Вы что, не знаете?
– Не-ет.
– Его отвергли. Конструктивно, ничего не скажешь, но суховато. И, пожалуй, старомодно.
– Выходит, это фотография проекта? Так, по-вашему?
– А вы думали, - сказал Мурзин.
– Последний ва
риант проекта... Простите, - он выразительно посмотрел на часы, но Осокин не шелохнулся.
– Я тороплюсь.
– А между прочим, - ровным голосом сказал Осокин, - снимок этот я получил сорок лет назад.
– Надо же!
– вяло удивился Мурзин.
– ...когда еще гостиницы не было. А она заснята. Площадь тогда называлась Петровской. А здесь уже Морская площадь. Вот вам и греки. Если не верите посмотрите как следует. Фотографию. Там ведь люди ходят.
– Комбинированная съемка, - сказал Мурзин. Монтаж. Это применяется.
– Может, и комбинированная, но откуда он знал?
– Кто он?
Происшествие с неким Лиденцовым воспринято было Мурзиным в тот, первый раз как забавный, правда, чересчур длинный, анекдот. Все это произошло слишком давно, до рождения Мурзина, и вызывало не больше чем любопытство. Те времена, пока Мурзина не было, казались уже одним этим странными и сказочными. Они спрессовались с эпохами, когда жили ведьмы, искали снежного человека, топили дровами...
В дверь поминутно заглядывали, солнце светило в огромное окно, и серьезность Осокина казалась Мурзину уморительной. Единственное, что несколько озадачивало, - это подробности, вроде красных струпьев или золотистой шапки. Детали были слишком нелепые, невыгодные для розыгрыша. Может и так быть, что история не выдумана, - Лиденцов существовал на самом деле и сумел изрядно заморочить голову этому старикану.
– Мистификатор. И талантливый, - сказал Мурзин.
– Известны такие. Граф Калиостро, например. Еще кто-то, не помню сейчас. В наше время вряд ли можно производить подобные фокусы...
– И он проницательно усмехнулся.
Однако Осокин не принял усмешки. Он не понимал, почему Мурзину не страшно. Он почувствовал, что еще немного - и его примут за психа, ему нечем было доказать и убедить; что бы он ни приводил, на кого бы ни ссылался - ему не поверят, и чем точнее он рассказал бы, тем было бы хуже. Их разделяла толстая стена времени. Через нее было невозможно докричаться, достучаться.
– Сколько вам лет?
– спросил Осокин.
Мурзин сунул руки в карманы, покачался на носках:
– Кажется, я выполнил все ваши просьбы? Спасибо за вашу историю и за лестные отзывы о моем проекте. Цель вашего посещения осталась мне неясной, но, как сказал Байрон, прощай, и если навсегда, то навсегда прощай.
– Конечно, у меня теперь нет прав, э устало произнес Осокин, - но учтите, моя жизнь прошла на ответственной работе. Мы за каждое слово головой отвечали. Каждое слово обдумывали. И если уж я информирую... Не такие, как вы, прислушивались.
– Он направился к двери, палка, несмотря на бесшумный синтетический ковер, стучала.
У дверей Осокин обернулся, прижмурил морщинистое желтое веко.
– Вы уверены?
– В чем?
– Что проект ваш будет проведен в жизнь?
– Так он фактически утвержден.
– Я вам- советую - проследите осуществление на всех этапах. Я вам добра желаю.
– Оревуар, - сказал Мурзин.
– Чао. Нам повезло, что такой человек посетил нашу мастерскую.
Но тут из оплывшего лица Осокина посмотрело на него такое жесткое четырехугольное, что Мурзин запнулся.
IV