Место, где царит зло
Шрифт:
Передача прервалась.
Глава 14.
Верховное командование понимало, что не следует докучать Сатане проблемами, связанными с де Садом. Сатана предпочитал самостоятельно решать все возникающие вопросы. Именно по этой причине он и получил свой пост много лет назад. И застрял здесь, благодаря особым достоинствам или из-за совершенных ошибок.
Верховное командование хотело, чтобы он сотворил чудо.
– Какого Дьявола? – Дактис, недавно назначенный лейтенантом в Дивизион военных тайн врага "Департамента Антиразведки", стоял и смотрел на Командующего.
– Почему
– Сровнять Ад с землей не входит в мои планы, – ответил Сатана. – Более того, даже если такое решение и возможно – теоретически – в нем таится ловушка. Уничтожение моего творения равносильно признанию собственной неспособности разобраться в ситуации, которую я сам и сочинил. Нет, Дактис, существуют другие варианты выхода из кризиса.
– Могу ли я поинтересоваться, что у вас на уме, Повелитель? До сих пор войска, которые мы бросали против неприятеля, ничего не добились. Повстанцы разбегаются, смешиваются с населением, а через короткое время появляются в другом месте.
– Разве регулярные войска могут сражаться против армии безумцев под предводительством сумасшедшего романиста? Чтобы одержать победу, нам необходимо выставить против них своего писателя.
Дактис задумался.
– Да, сир, интересная мысль. Де Сад является символом, значит, и нам следует создать собственный символ – и тогда мы сумеем с ними справиться. Кого вы предлагаете использовать?
Сатана улыбнулся.
– Спроси Бодлера, не хочет ли он нанести мне визит – конечно, как только у него появится свободное время.
Глава 15.
Смотрите, из классического подразделения Ада поднимается Архилох. Было принято решение, что там для него самое подходящее место; в конце концов, он из 740 года до нашей эры, иными словами, появился на свет всего лишь на триста лет позже Гомера. И хотя сейчас о нем почти никто не вспоминает, в течение нескольких тысячелетий Архилох считался одним из самых лучших поэтов, когда-либо родившихся в стране великих поэтов.
При жизни у него имелось две профессии: поэт и наемник. Его оружием было копье из ясеня, в те времена считавшееся самым эффективным.
И вот Архилох покинул классический уровень Ада и приближается к нам. Его там не переносили. Он изобрел сатиру и весьма в ней преуспел. Смеялся над Персефоной, смеялся над Платоном. Архилох не мог относиться к Аду серьезно. Он решил подняться наверх и посмотреть, что происходит на других уровнях.
Сивилла предупредила, что ему не следует даже пытаться.
– Конечно, можешь идти, если хочешь. Однако твое место здесь. Все-таки неплохо иметь свой собственный классический Ад.
– Меня тошнит от мрачных кипарисов, – ответил Архилох. – Меня тошнит от сувлаки, я хочу съесть что-нибудь другое. Меня тошнит от хвастливой болтовни Ахиллеса. Меня тошнит от Елены, которая все время важничает. Меня тошнит от того, что здесь нет войны. Война – моя профессия; война, любовь и поэзия. Мне необходимо попасть туда, где хоть что-нибудь происходит.
Так Архилох покинул свой Ад.
Он направился по проходу, ведущему мимо коринфских колонн, мимо древней статуи Аполлона.
В некотором смысле невозможно рассказать о том, что произошло дальше. Великий воин появляется из тумана времени. В этих краях он оказался самым старым. Ему пришлось пройти долгий путь. Необходимо
Архилох. Мы так мало знаем о нем. Как он отреагирует на современность? Прежде всего заметит, что все механизировано. Затем обратит внимание на новые, эффективные способы убийства людей. И на серую скучную форму. Ничего общего с яркими одеяниями, к которым он привык.
Архилох прошел по палаточному армейскому лагерю. Это были люди Августа – много римлян и итальянцы из различных временных периодов, решившие служить под знаменами Цезаря. Профессиональные солдаты, сразу же признавшие в Архилохе своего. Когда же выяснилось, что он может читать поразительно красивые, а иногда остроумные и дерзкие стихи, где чуть не каждое слово проклятие… Ну, тут уж его с радостью стали принимать в каждом лагере. Военные поэты всегда становятся любимцами армии, спросите у Киплинга. К тому же Архилох был одним из них, человеком, обладающим врожденной способностью держать в руках оружие: легко овладевал новыми методами убийства и как губка впитывал полезную информацию – неважно, поступала она от скифов или от итальянских мечников, живших через тысячу лет после его смерти. Оружие менялось, но основные принципы оставались прежними. Архилох чувствовал себя гораздо лучше на этом уровне Ада – множество армий, постоянные стычки, в то время как в классическом Аду царили равнодушие и скука.
Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы адаптироваться к новой ситуации. Однажды, шагая по одной из главных дорог Ксории, он наткнулся на лагерь странных, похожих на цыган людей. Они пригласили его перекусить, и Архилох, привыкший к дружелюбному отношению солдат, приблизился, ничего не подозревая.
Высокий худой мужчина, подозвавший его, был одет в длинную черную куртку. Шляпу он надвинул на глаза. Архипах сразу понял, что имеет дело с дурным человеком, и потому приближался с осторожностью. А потом быстро отступил назад. Потому что… Просто потому…
Глава 16.
– Мудрый человек, – заметил Верлен, – подготовился бы к тому дню, когда его мудрость может быть оценена по достоинству. Нет, я имею в виду нечто другое, но вы меня поняли.
Верлен продолжал говорить. Обычные вещи, которые болтают французские поэты. Впрочем, на старом добром острове Сент-Луисе все были французскими поэтами. Все истинные французы, кроме рассказчика – надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.
Так вот, Бодлер отложил трубку с опиумом, ему приходилось постоянно затягиваться, чтобы она не погасла – надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. И сказал:
– О чем это вы тут рассуждаете, неужели я должен что-то сделать с Садом?
– Так мне велел передать тебе Сатана, – ответил Верлен.
– Тут наверняка какая-то ошибка.
– Он утверждает, будто с поэтом должен сражаться поэт.
– Он считает де Сада поэтом? Мой Бог! Сатану, наверное, сюда сослали из-за его литературных взглядов.
– Неплохо сказано, – проговорил Верлен. – Дело в том, что придется придумать способ разобраться с де Садом.
– Я не воин, – возмутился Бодлер. – Когда-то военное искусство было делом индивидуальным, в те времена я им, возможно, заинтересовался бы – если и не по какой-нибудь иной причине, так ради извращенного любопытства. Но сейчас наступил век огромных армий, у солдат вульгарные литературные вкусы, и я не желаю иметь с ними ничего общего.