Место, где пляшут и поют
Шрифт:
Сундуков вздрогнул —проницательность руководства поразила его. “Но ведь врет небось, — с неприязнью подумал он.
– Удивится, пожалуй…”
—И вы считаете, я могу доверять такому работнику? —спросил Аристарх Маркович.
– Сомнительного морального облика, стремительно теряющему квалификацию? Сегодня приходите на работу… м-м… как у вас говорится —с бодуна? Завтра не сумеете распознать отек мозга, а послезавтра…
— …начнет коронки у мертвецов драть! — озабоченно подсказал Василиск. — Чего доброго! Аристарх Маркович с ужасом посмотрел на него, на Сундукова, почесал нос и сказал недоверчиво:
—Ну,
—А вы считаете, не грядет? —спросил Сундуков, которому было уже все равно. Аристарх Маркович тяжело вздохнул.
—У меня старики в деревне, —задушевно поведал он. —Там уже год —ни пенсий, ни зарплаты. И никакой паники. Трудно, кто ж спорит! Но рук люди не опускают, и хлеб растет, и куры несутся. Вот у разгильдяев, да, у тех обязательно мор… или белая горячка…
— Или разруха… —поддакнул Василиск. —Как в кино, да? Если, говорит, будешь мочиться мимо унитаза — то и будет разруха… хе-хе!
—Вот именно, разруха, —подтвердил Аристарх Маркович, задумчиво глядя в окно на печально облупившиеся фасады больничных корпусов. —Значит так, Алексей Алексеевич, в общем и целом — пока выговор. А если этот Содом и Гоморра не прекратится…
Сундуков нашел Гущина в морге. В клеенчатом фартуке и осклизлых резиновых перчатках тот колдовал над бездыханным телом. Сундукова замутило. “Стремительно теряю квалификацию”, — подумал он.
— Я виноват, — признался Гущин. — Надо было тебя — под мышку и домой… Знал ведь, что ты в кондиции… не доглядел.
—Да ладно, —глухо сказал Сундуков. —Брошу все к черту. Надоело кланяться за гроши. Надоело возиться в кишках. В бизнес пойду.
— В бизнес? — удивился Гущин, распахивая настежь чужую грудную клетку с равнодушием ассенизатора, откидывающего канализационный люк. — В тебе, значит, есть такая жилка? И что ж за бизнес?
—Да мало ли, —храбрился Сундуков. —Торговать буду. Вот есть такая штука —японский смех. В маленьких красных мешочках. Заводная вещь! А то вот выхожу сегодня из вытрезвителя — и такая разлита в окружающем мире тоска! Ей-богу!
— Японский смех? — поднял бровь Гущин, кромсая тупыми ножницами отстучавшее сердце. — Тебе, что же, русского смеха мало?
— Русский, это, брат, сквозь невидимые миру слезы… — с усилием сказал Сундуков и демонстративно принюхался.
– Может, хоть от запаха этого избавлюсь… Въелся, понимаешь, во все поры… Иной раз жрать сядешь —а в нос моргом шибает… И ничего — жрешь.
— Для того и живем, — согласился Гущин. — Чтобы жрать… В смысле, наоборот…
Разговоры о еде вызвали у Сундукова новый приступ тошноты. Перед глазами мелькнуло что-то вроде северного сияния. Гущин присмотрелся к приятелю и покачал головой.
—Ладно, ступай! —повелительно сказал он. —Обойдусь. Аристарх сейчас на коллегию уедет, дорога свободна, поправляйся. Деньги-то есть?
Сундуков махнул рукой.
—Деньги! —саркастически произнес он. —Я в полной заднице. Теперь приплюсуй счет из вытрезвителя. А мы и так должны пол-лимона. Сынок нагрел…
— Как так? — спросил Гущин
—А я не говорил?.. На днях с одноклассником Гуренко поднялись на школьный чердак и распили там бутылку водки, закусив голубиными яйцами… Потом их рвало, а одноклассник Гуренко выпал в люк и сломал ногу.
Гущин неодобрительно покачал головой, разглядывая при этом чужую страшную печень.
— Вот твоему кронпринцу на эту печень бы поглядеть… - мечтательно заметил он. — В смысле санпросвет работы. А то - голубиными… Только, значит, я не понял — пол-лимонато за что? Сундуков покачал головой.
—Компенсация родителям… Иначе грозят большим скандалом. Ваш —зачинщик, говорят. И у меня же еще спрашивают: “Где ваш сын берет деньги на водку?”… Если бы мне знать! —с некоторой завистью закончил он. Гущин отложил инструменты и, подняв руки, будто шел сдаваться, надвинулся брюхом на Сундукова.
— В нагрудном кармане, — сурово сказал он. — Три. Больше не дам.
Сундуков запустил пальцы в указанное место. Три тысячи были там.
—И что за дети такие! —невпопад произнес он дрогнувшим голосом. —Неужели нечем заняться? Интеграл бы какой разложили… или в футбол сгоняли, что ли… Не хотят! Ну, я пошел? Гущин кивнул, а потом еще долго глядел вслед Сундукову, высматривая в окне его полинялую неприкаянную фигуру, и очнулся лишь от чьего-то деликатного прикосновения. Обернувшись, он обнаружил Таисию, которая, закатывая бельмастый глаз, тут же выложила торжествующе:
—Иваныч, слушай, что скажу! Намедни-то, как Василь Сергеича из покойницкой выпустили, так мне знамение было! Никто и не углядел, а я ясно видала!
— И чего ж ты теперь видала? — хмуро поинтересовался Гущин.
—А вот чего! —ободренно затарахтела Таисия. —Он, Василь Сергеич, сначала будто омороченный был — кричал, бился, а после затих, и у его изо рта скарабей вышел!
— Ну, ты и помело! — крякнув, сказал Гущин.
—Истинно, скарабей! —перекрестилась Таисия. —И, значит, пошел скарабей этот гулять по белу свету. На погибель нашу! И найдет кто от его спасение — вряд ли!
—Знаешь что, —добродушно заметил Гущин. —Это ты, Таисия, фильм пересказываешь, видео… Скарабей! —он недоуменно покрутил головой и добавил: —А вообще —ничего
хитрого, что и скарабей. Я, Таисия, нынче и скарабею не удивлюсь. Такая уж дрянная жизнь пошла!
Трех тысяч хватило на бутылку пива и пару сигарет. Называлось пиво “Пенза-Бир”, и это звучало вдохновенно, как строка футуриста. Сундуков вдохновился прямо у киоска, разглядывая перелетающих с крыши на крышу птиц. Покончив с пивом, он зашел в табачный магазинчик —маленькое чистое помещение, пропахшее удушливым заморским зельем. Стены его были украшены стилизованными изображениями турок, курящих кальян. Сундуков тяжко склонился над прилавком, как бы озадаченный широтой выбора. Из-за пива движения его сделались замедленными, а лицо равнодушным —при сумрачном освещении такие симптомы могли сойти за неторопливость знатока, а потому обманувшийся продавец счел своим долгом присоединиться к раздумьям клиента.